Заколдованная душегрея

– Рубль – это дело, – согласился Данилка, за последние годы не державший в руке и полушки.

– Так что служи государю что есть сил – он в долгу не останется! – неожиданно заключил Гвоздь.

– Да уж служу! – воскликнул Данилка, сразу вспомнив проклятый водогрейный очаг.

– А я и вижу! – доверительно произнес Гвоздь. – Вот ведь как Бог-то людей одного к другому направляет! Вон Илейка… Спишь, Илейка, что ли?

Подхалюга действительно заснул, но странным образом – откинувшись назад и приоткрыв рот. В руке он сжимал недоеденный пирог.

– Куда ж я его такого поволоку? – сам себя спросил Гвоздь. – Он же меня вдвое тяжелее! Помоги, Ивашка! А я иным разом тебе помогу! Не жить же ему теперь в кружале до Судного дня!

– А тому, кто питуха из кружала выводит, ничего не бывает? – на всякий случай спросил Данилка.

Он слыхал, что в государевом указе были всякие кары для тех, кто мешает человеку пропивать все имущество вплоть до креста.

– Нам с тобой ничего не будет.

Гвоздь поднялся и пошел расплачиваться с целовальником.

Данилка осторожно встал из-за стола. Ноги вроде слушались, хотя голова была как не своя.

– Вдругорядь, Иван Киндеевич с Ильей Карповичем, в наших краях будете – мимо похаживайте! – вдруг язвительно и громко произнес целовальник.

– Мало тебе плачено? – удивился Гвоздь, пряча что-то за пазухой. – Ну-ка, брат Ивашка, я его вытяну, а ты плечо подставляй! Живо!

Подхалюга повис на них, как огромный и увесистый, саженной длины мешок.

– Шуба! – воскликнул Гвоздь. – Вон, за скамьей! Ивашка, я его подержу, а ты шубу доставай и на него набрось!

– Потеряем по дороге!

– А мы сразу же извозчика возьмем! Этого народу полна Москва!

И точно – стоило выйти с кружечного двора, как объявился извозчик – Гвоздев знакомец.

Везти он взялся без ряды – видать, не впервые доставлял Подхалюгу домой и цену знал. Усадив спящего Илейку в узкие санки, Гвоздь с Данилкой переглянулись – он один всю ширину занял.

– Ну, что же, придется нам, как зазорным девкам, на колени к нему громоздиться! – решил Гвоздь. – Заходи, Ивашка, с другой стороны! А ты, брат Кузьма, вези с бережением, чтобы седоков не растерять!

По каким московским улочкам провез извозчик, Данилка не знал. И остановился он в тихом переулке, где и людей-то не было.

От свежего ветерка в лицо Илейка несколько ожил.

– Где это я?

– А дома, – отвечал Гвоздь. – Вылезай из саней! Жить тебе тут, что ли, полюбилось?

Илейка выбрался, утвердился на ногах и обозрел окрестности.

– Пропал бы я без тебя, Гвоздь, право, пропал бы…

– Помоги, брат Ивашка, – велел Гвоздь, видя, что стоять-то Илейка стоит, а шагу ступить боится.

Но Данилку и самого развезло. Придерживаясь за край саней, он подошел и ухватился за Подхалюгу. Так они некоторое время стояли, друг дружку подпирая, а Гвоздь на них любовался.

– Ах, хороши! Ну, будет! Ноженьки-то переставляйте!

Он трижды стукнул в калитку.

– Кого несет? – отозвался сторож, и тут же старательно залаял пес.

– Мы это, Гвоздь и Подхалюга! Отворяй!

Сторож отодвинул засов.

– А с вами кто?

– А нужный человек, Ивашка Анофриев. Пускай, не бойся!

Это были задворки чьей-то усадьбы. Данилка потянул носом – пахло конюшней! И тут конюшня. Преследовать она его, что ли, будет до самого Судного дня?

– В подклет веди, – оценив степень Илейкина опьянения, посоветовал сторож. – Наверху ему такому делать нечего.

И старательно запер калитку.

Тропа меж сугробов была узкая, Илейка же в шубе – широк, и Гвоздь с Данилкой намаялись, пока доставили его в подклет. Там, судя по всему, жила хозяйская дворня. Илейку свалили на первую же лавку, вскинули ему ноги наверх, сунули под ухо изголовье и накрыли его же шубой.

– Вот тут и поедим по-человечески, – пообещал Гвоздь Данилке. – Скидывай тулуп! У нас тепло, каждый день топим, тут поварня за стеной.

Данилка, стесняясь грязной рубахи и драного зипуна поверх нее, все же разделся. Гвоздь ежели и подивился нищете государева конюха, то виду не подал. А, может, решил – не в шелках же стойла чистить!

Вдруг зазвенели встревоженные голоса, и дверь распахнулась. На пороге встал человек в коротком алом кафтанце, без шапки, в нарядных желтых сапогах на высоких каблуках, злой и решительный.

– Сыт я вашим враньем по горло! И где же тот Илейка?!

– Да вот же, спит! – Гвоздь, вскочив, откинул край шубы, прикрывавший Илейкино лицо.

Человек в кафтанце подошел, и тут Данилка увидел красивого молодца, нестарых еще лет, двадцати пяти, не более, темноволосого, темноглазого, смугловатого, с приметным родимым пятном на левой щеке.

– И точно… – удивился молодец. – Я уж думал по кабакам гонцов рассылать. Ладно, на сей раз милую.

– Дозволь слово молвить, княжич-батюшка, – обратился Гвоздь. – Свел я знакомство с нужным человеком, зовут Ивашкой Анофриевым, а служит конюхом на Аргамачьих конюшнях. Вот он, Ивашка!

– На конюшнях, говоришь? – Тот, кого Гвоздь назвал княжичем-батюшкой, шагнул поближе и внимательно поглядел на Данилку. – Сколько ж тебе лет-то, государев конюх?

– Восемнадцать, – не зная, как обращаться с этим человеком, буркнул Данилка.