Заколдованная душегрея

– Был, был, – подтвердила Настасья. – Здесь тебя кобель трепал. Вот так мы сейчас санки поставим… Пусть думают, будто кобыла сама домой пришла. И будем ждать.

– А где?

– А за санками. Тащи-ка войлок…

Данилка постелил войлок на снег, и они присели за санями, умостив под себя еще и полы шуб.

– Чего ждем-то? – спросил Данилка.

– Гвоздя ждем. И молчи, ради Бога, кобыла вон беспокоится. Следи за ней. Как ушами зашевелит, значит, и человек сюда идет.

Гвоздя прождали недолго.

Очевидно, ему удалось уйти от стрелецкого караула. Шел он неторопливо да и вел себя, как человек, который не опасается погони, а просто погружен в тяжкое раздумье.

Гвоздь, увидев кобылку с санями, похоже, даже не обрадовался.

– Ишь, гулена… – неодобрительно сказал он и трижды бухнул кулаком в калитку.

Калитка приоткрылась.

– Не приходила? – спросил Гвоздь.

Что-то ему там буркнули отрицательное.

– Проклятая баба… – отвечал Гвоздь. – Вот ведь кашу заварила!..

Из-за калитки, видать, что-то спросили.

– Не твое дело, – отрубил он, подошел к саням, повернулся к ним задом да и сел на облучок. – Скоро, поди, явится.

Настасья сжала Данилкину руку – молчи, мол, дурак…

Данилка недоумевал. Вот ведь перед ними была спина Гвоздя, вот и башка его, в которой варились и кипели всяческие злоумышления! А Настасья еще чего-то выжидала.

И спросить невозможно!..

Оказалось, она была права.

Из-за угла показалась дородная баба – коли в тяжелой шубе, так и вовсе поперек себя шире. Когда подошла поближе, то оказалось, что под мышкой она держит небольшой мешок. Гвоздь встал ей навстречу.

– Ну, насилу дождались! – сказал он грубо. – Принесла ли?

– Принесла, Иванушка, от Никитской до нас неближний путь, а через ряды я идти побоялась, – голос у бабы, невзирая на стать, был тоненький, испуганный, и в доказательство она показала мешок.

– Тут, стало быть, душегрея?

– Тут!

– Точно ли?

– Да как Бог свят!

– Ну, ступай, а то благодетель наш уж гневаться изволит. Я вон за тобой ехать собирался. Ступай, ступай вперед! Замаливай грех!

Баба вперевалку пошла к калитке, а Гвоздь резко выдернул из-за голенища свой персидский узкий нож.

И рухнуть бы бедной бабе со сдавленным криком, но взвизгнула за санями Настасья, так дико взвизгнула, что Гвоздь повернул голову.

Девка была уж на ногах и к бою готова. То, что она прятала в рукаве, чем сражалась с Гвоздем во дворе, она за время сидения на войлоке достала и переделала чуток иначе. А что это такое было, Данилка сразу и не понял. Вырвалось что-то из ее руки, и врода даже звук удара вышел негромкий, однако Гвоздь встал, как вкопанный, постоял мгновеньица два и повалился.

– Мешок! – крикнула Настасья Данилке, хватая поводья и занося ногу.

Данилка в два прыжка оказался возле остолбеневшей бабы и выхватил у нее из руки небольшой мешок.

Настасья уже сидела на облучке и, шлепая кобылку вожжами по крупу, посылала ее вперед.

– Падай сюда!

Усаживаться и укладываться было некогда. Повинуясь приказу, Данилка рухнул, как сумел в подъехавшие сани, и тут же они помчались прочь из переулка.

– Караул! – услышали Настасья с Данилкой тонкий вопль вслед.

– Вот дура! – крикнула, не оборачиваясь, Настасья. – Ей жизнь спасли, а она – «караул!».

Кобылка, послушная вожжам, завернула за угол и пошла по прямой размашистой и ходкой рысью. Данилка ворочался в санях. Он рухнул туда набок, одна нога у него свисала за край, и он из-за ухабов никак не мог ее втянуть.

Вроде и недолго ехали, однако Настасья уже натянула вожжи.

– Выходи, куманек. Дальше – пешим ходом. Ни к чему, чтобы нас на Неглинке с лошадью и с санями кто повстречал.

– Куда ж мы ее денем? – выбираясь и прихватывая мешок, спросил Данилка.

– До утра она, Бог даст, не замерзнет… – Настасья, уже отойдя от саней, вернулась и покопалась в них. – Вот незадача – войлок-то мы там оставили… Могли бы и накрыть… Ну, хоть мешок давай!

Она вытряхнула из мешка содержимое и, не глядя, что там валяется под ногами, протянула руку:

– Нож давай!

Данилка достал из-за голенища тот самый нож, и Настасья ловко распорола мешок, почти по шву. Был он средней величины, гораздо меньше настоящей попонки, но Настасья накинула его кобылке на спину и огладила.

Данилка же сперва смотрел на выпавшую из мешка вещь, потом подхватил ее со снега и распялил на руках.

– Она, что ли? – сам себе не веря, спросил парень.

Настасья взяла из его рук синюю, богатого цвета душегрею.

– Сдается, что она… Пойдем-ка поскорее, кум, нечего нам тут делать.

Словно твердо зная, что Данилка не отстанет ни на шаг, она пошла вперед, не оборачиваясь.

Оказалось, что до Неглинной и примыкающих к ней переулков, где селились зазорные девки, было рукой подать.

Настасья привела Данилку туда, откуда они с Феклицей его и взяли, – к церквушке. Уж теперь-то там было по-настоящему тихо.

– Ну, что, свет? – приветствовала ее Авдотьица, когда они взошли на крыльцо, толкнули незапертую дверь и, миновав сени, оказались в горнице у Федосьи. – Тише только, тише, уснули они – и Федосьица, и Феденька. Я вот и свечи погасила, одну лучинку держу…

Настасья махнула рукой, мол, все ладно, и села к столу.