Заколдованная Элла

И он соскользнул по перилам легко и непринужденно — и я сразу заподозрила: наверняка он годами тренировался в родном дворце.

Настала моя очередь. Перила были — мечта: гораздо длиннее и круче, чем дома. Пол стремительно приближался — но внизу стоял Чар. Он подхватил меня на руки и закружил в воздухе.

— Давай еще! — воскликнул он.

Мы побежали наверх. Чар у меня за спиной сказал:

— Погоди, еще покатаешься на перилах у нас дома!

У него дома? Когда?!

— Ну, я поехал! — И он соскользнул вниз.

Я последовала за ним. И промчалась почти до самого низа, когда дверь отворилась. Чар подхватил меня на глазах у моего потрясенного отца и новых родственниц.

Чар их не видел и крутанул меня, как в тот раз, но замер на полуобороте. Чинно поставил меня на пол и поклонился отцу и мамочке Ольге; лишившийся пуговиц камзол распахнулся. От смеха Чар не мог выдавить ни слова.

Отец кривовато усмехнулся. Мамочка Ольга глупо улыбнулась. Оливия озадаченно наморщила лоб. Хетти просияла.

Я воспользовалась их замешательством и поскорее прикрыла хрустальные туфельки подолом.

— Спасибо, что почтили нас своим присутствием, ваше высочество, — проговорил отец, давая Чару время опомниться.

Времени не хватило.

— Вы… — Взрыв хохота. — Мои наилучшие пожелания… — Хохот. — Зароком чего служат… — Раскат хохота. — Ох, простите. Я смеюсь… — снова хохот, — не над вами. Прошу вас, поймите… — Чар умолк, вытирая выступившие на глазах слезы.

Отец тоже хохотнул. Я не выдержала и рассмеялась, держась за перила, чтобы не упасть. Ничего не могла поделать, хотя и не сомневалась: Хетти мне этого так не оставит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Наконец Чар неловко поклонился и покинул нас.

— Поздравляю с очередной победой, Элла, — заметил отец.

— Принц ни за что… — начала было Хетти.

— У меня на счету нет никаких побед, — перебила я ее. — Предыдущую обеспечили твои грибочки. И вообще Чар… принц на год уезжает в Айорту.

— Милый, здесь сквозит, давай уйдем! — Мамочка Ольга обиженно выпятила нижнюю губку, и получилось по-дурацки.

— Сокровище мое, ты замерзла! Идем-идем. — Отец набросил на плечи мамочке Ольге свой плащ.

В карете меня втиснули между Хетти и Оливией — было неудобно, зато они грели меня своими боками. Мамочка Ольга, сидевшая напротив, резко повернулась к отцу.

— Раньше мне было неловко спрашивать, котик, но теперь можно. Насколько мы богаты?

— Ну, примерно как и раньше… Неужели ты думала, моя глупышечка, что после свадьбы сундуки размножаются? — Он обнял ее.

— Нет, зайчик… — Она снова выпятила губу. — Просто спросила.

— А я ответил.

— Может, я и глупышечка, но я не поняла твоего ответа. Сколько есть у меня, я знаю, а сколько у нас — нет.

Отец посмотрел ей в глаза и положил руки ей на плечи.

— Любовь моя, ты должна быть стойкой.

Я напряглась.

— Я пришел к тебе нищим, мне нечего предложить, кроме себя самого. Я надеялся, тебе этого достаточно…

Она погладила его по щеке.

— Ты — мое счастье, больше мне ничего не нужно. — Тут до нее дошел смысл его слов. — Нищим? Как это нищим?! Наверное, в переносном смысле! Неужели ты правда нищий?

— После краха мне удалось сохранить только гардероб — свой и Эллин. В общем-то, и все.

— Мама! — завопила Хетти. — Я тебя предупреждала! Что мы всем скажем? Я же знаю, что Элла…

Но ее заглушил вой мамочки Ольги:

— Ты меня совсем не лю-у-у-у-у-убишь! Ты меня обману-у-у-ул, ты разбил мне се-е-е-ердце!

Отец притянул ее к себе. Она разрыдалась ему в плечо.

— Мы теперь бедные, да? — в панике пищала Оливия. — У нас совсем нет денег? Мы умрем с голоду?

— Тихо ты, Оливия! — одернула ее Хетти. — Мы не бедные. А вот Элла бедная. Ее надо пожалеть. Но…

Договорить ей не дали. Мамочка Ольга перестала рыдать и высвободилась из отцовских объятий. Она протянула руку ко мне и сорвала у меня с пояса ридикюль.

— Что у тебя там? — Она вытряхнула содержимое себе на колени. — Деньги? Драгоценности?

Гребешок и носовой платок — но гребешок мамочка Ольга изучила всесторонне:

— Черненое серебро. Я его заберу.

Она швырнула мне ридикюль и снова протянула свою лапищу. Карету тряхнуло, а мамочка Ольга схватила мой браслет и хотела его сорвать. Я оттолкнула ее, но хватка у нее была крепкая.

Отец потянул ее к себе и взял за руки:

— Ольга, мы любим друг друга. Все остальное неважно. А скоро я снова уеду по делам и верну все свое достояние — и с избытком.

Она его словно не слышала:

— Эта попрошайка не будет жить в моем доме как знатная дама! Пусть зарабатывает себе на пропитание!

— Ольга, душа моя, я рассчитываю, что к Элле будут относиться с должным уважением, — увещевал ее отец. — Нельзя делать из нее служанку в собственной семье. Ты понимаешь меня, моя сладкая?

Мамочка Ольга кивнула, но испепелила меня взглядом.

— Мама, я рассчитывала, что мы станем богаче и сможем…

Кучер открыл дверцу кареты. Мы прибыли в мой новый дом.

Мой сундучок отнесли по сумрачным коридором в гостевую спальню — богато обставленную, но донельзя мрачную. Горничная зажгла три канделябра, а толку все равно никакого — свет не помог. Она откинула покрывало на кровати и ушла.