Заколдованная усадьба

Перед круглым столом в большом, обитом бархатом кресле сидел покойный староста, его отец, прямой и неподвижный, точно каменная статуя.

Судебный исполнитель, дрожа как осиновый лист, хотел прочитать приговор о введении в наследство; староста грозно пошевелил усами и поднял руку; судебный исполнитель умолк, а староста глухим замогильным голосом торжественно произнес:

- Протестую! Не позволю!

И слова эти пугающим эхом отозвались во всех комнатах, так что дом задрожал до самых основ.

Граф хотел убежать, но ноги его словно приросли к земле.

- И я протестую, и я не позволю! - раздался в эту минуту новый страшный голос, и за креслом отца возник молодой староста Миколай Жвирский.

Сурово и грозно было его лицо, глаза метали молнии.

- Я здесь хозяин! - вскричал он голосом еще более страшным, чем в первый раз.

- Брат мой! - простонал граф, стуча от страха зубами.

Миколай Жвирский разразился неистовым смехом.

У графа кровь застыла в жилах.

Молодой староста смеялся, не умолкая, и, вторя ему, словно в аду, тысячами глоток смеялось эхо.

- Брат! - еще раз пролепетал граф и упал на колени.

Миколай Жвирский уже не смеялся, он застонал, да так дико и пронзительно, что граф упал на пол ничком, уверенный, что дом сейчас рухнет.

- «Брат, брат!» - говоришь,- вскричал Миколай страшным голосом.- А Ксенька!..

Тут граф вздрогнул всем телом и, обливаясь холодным потом, очнулся от сна.

Он сел на постели и протер глаза, все еще дрожа как осиновый лист. Потом позвонил лакею, и прошло немало времени, прежде чем он успокоился. Снова лечь и уснуть он не мог, да и едва ли хотел, потому и оделся раньше обычного. Этот удивительный сон, так тесно связанный с планами Жахлевича, произвел на него сильное впечатление.

Задумавшись, грустный ходил он по комнате и лишь время от времени цедил сквозь зубы какие-то непонятные слова.

- Да к чему мне все это,- буркнул он наконец.- Возмещу Жахлевичу расходы на поездку и отправлю его на все четыре стороны! Этот сон… - добавил он тише и вздрогнул.

Затем он сел в кресло около бюро и оперся головой о его спинку.

- Я достаточно богат,- успокаивал себя граф.- Доходов мне, правда, не хватает, но я все более убеждаюсь, что люди правы; Жахлевич обкрадывал меня немилосердно.

Он снова задумался, и тут взгляд его случайно упал на стопку книг, лежавших на столе. Одна из них, в богатом переплете, особенно привлекла его взор. На кожаном переплете сверкала сделанная золотом надпись: «Гербы польского рыцарства».

Невольно он протянул руку и наугад раскрыл книгу. Но, должно быть, по привычке она всегда открывалась на одной и той же странице.

Граф горделиво усмехнулся. На открытой странице был изображен герб «Топор», фамильный герб Жвирских, основателем которого, как гласит легенда, был не кто иной, как один из сподвижников отца Леха.

Должно быть, в тысячный раз граф вполголоса прочел несколько строк, помещенных под этим гербом:

«Жвирские из Жвирова, большой и богатый род, переселенный из Малой Польши на Русь. Король Владислав Ягелло одарил их замком Жвиров и обширными землями на Руси. Жвирскими названы по названию замка…»

Кончив читать, граф опустил голову на грудь и снова задумался.

Вдруг он сорвался с места и большими шагами стал ходить по комнате. Вновь зазвучали в его душе искусительные голоса тщеславия. Недавнее великодушное намерение вновь показалось сомнительным, и вновь искушал, манил хитроумный план Жахлевича…

Но тут граф вспомнил свой сегодняшний сон, и сразу ожили в нем прежние сомнения и угрызения совести. И снова все перемешалось в голове.

Он сел за стол и так сидел, подперев голову руками.

Вдруг он вскрикнул и сорвался с места со сверкающими глазами, его, видимо, озарила счастливая мысль.

Граф выпрямился, быстро прошелся по комнате.

- Единственное средство…- проговорил он вполголоса.

Остановился, нахмурил лоб, но тут же снова просиял, небрежно махнув рукой.

- Он носит фамилию Жвирских, и этого достаточно, - прошептал граф, гордо вскинув голову.

Затем позвонил лакею и, счастливый, довольный, будто избавился от тягостного груза, закончил свой туалет.

Пока граф размышлял, время приблизилось к десяти часам.

- Пойди узнай, встала ли графиня,- приказал он лакею.

Оставшись один, он еще раз прошелся по комнате, бормоча:

- Интересно, что скажет об этом Целестина…

Евгения, часа два уже гулявшая в саду, как раз вернулась с прогулки с огромным букетом в руках. Прелестное личико девушки по-прежнему сияло детской живостью и веселием, но движения ее, да и вся она стала степеннее, серьезнее.

Вместе с молодой графиней в комнату вошла высокая, миловидная девушка, чуть старше ее - недавно взятая к ней компаньонка.

Евгения небрежно бросила букет на маленький, красного дерева столик и, видимо устав от прогулки, поспешила сесть на низкий, обитый бархатом диванчик.

- Жарко будет сегодня, как в разгар лета,- прошептала она, переводя дыхание.

- Прикажете поставить букет в воду? - спросила компаньонка.

- Да, пожалуйста… Я думаю,- добавила Евгения, помолчав,- что посыльный уже вернулся с почты. Нынче должны прийти новые журналы.