Заколдованная земля

Я начал кричать. Вихрем вырывало каждый звук еще у самого рта и уносило в бушующую тьму. Час проходил за часом. Под постоянными ударами ледяного ветра я чувствовал, как мои члены стынут.

С большим усилием я успокоил снегом жажду и поплелся наугад в обратном направлении. Я боялся сесть. Не значило ли бы это замерзнуть?

У меня не было с собой огнестрельного оружия, чтобы дать знать о себе. Впрочем, кто мог бы поручиться, что выстрел услышат?

Удивительное спокойствие и покорность судьбе охватили меня. Я перестал размышлять и уже не думал и о самосохранении. Вдруг я заметил, что нахожусь с подветренной стороны сугроба, и стал механически снимать лыжи.

«Э… э…» — говорю вслух, без всякого повода. Думаю, что тогда я тихонько улыбался. Чувство смертельного утомления взяло верх над другими. Не отдавая себе отчета, я воткнул лыжи в снег, выгреб яму и свернулся в ней клубком. Метель нанесла снег кругом меня и на меня. И через минуту я был покрыт им, словно скорлупой.

В этом футляре было действительно тепло, а главное — спокойно и тихо. С наслаждением слушал я, как буря с шумом носится надо мною. Я то засыпал, то вскоре снова просыпался.

Я не могу точно передать того особенного состояния, в котором я находился. Меня поражали галлюцинации и полубредовые картины. Мне казалось, что буря прошла. Влажный и благовонный воздух над большим городом полон белесоватых испарений, сливающихся с синевой небосвода; жаркое утреннее солнце нагрело после прошедшей бури крыши города. Черепичные крыши блестят от влаги, и трубы отбрасывают резкие тени. Далеко за рекой, среди золотистых испарений, вздымаются бесчисленные башни, — так это, действительно, мой милый, милый город! Мне так свободно. Но картина постепенно исчезает, расплывается в тумане, а я впадаю в оцепенение.

Что-то шероховатое, теплое касается моего лица. Я с трудом возвращаюсь к жизни. Где я? Что со мной?

Слышу сверху протяжные вздохи ветра. Долго не могу разобраться в положении. Какое-то хвостатое чудище стоит надо мною и наклоняет свою морду к моему лицу. Я гляжу на него в оцепенении.

Я хочу защищаться. Но прежде, чем я был в состоянии сделать попытку двинуться своими онемелыми членами, зверь с радостным лаем бросается ко мне на грудь.

О радость, да ведь это Гуски! Я хочу встать, — и не могу. Хочу обнять пса, — но он исчезает, издавая отрывистый лай. Так это была галлюцинация, призрак! Обман чувств, горячка… Я снова засыпаю. Метель прикрывает меня новым пластом. Я слышу, на самом деле, голоса людей? Ошибки быть не может. Лай, радостный лай. Гуски лежит у меня на груди, а чей-то взволнованный голос кричит:

— Здесь он, здесь! Скорей, скорей!

Мне кажется, что этот голос дрожит, и я вижу лохматую фигуру Фелисьена, с головы до ног покрытого снегом, на краю снежной ямы, в которой свернулся я. Он старается поднять мне голову. Маленький Эква бродит, утопая в сугробе возле него. Они относят меня, бессильного и спокойного. Тут я различаю, во время перерывов бури, сильное гудение автомобиля.

Через несколько времени я лежу под палаткой. Меня оттирают снегом и разминают. Кто-то вливает мне в рот что-то теплое, подкрепляющее силы. Я жадно глотаю и чувствую, как новая жизнь начинает быстро пробегать по моим жилам. Смутно различаю лицо Надежды, очень бледное, с выражением тяжелой заботы. Я пытаюсь улыбнуться, но впадаю в сон.

Проснулся в теплом купе. Мы стоим. Через оконце ничего не видно. Покрывает его иней и слой снега. Я чувствую новые удары вихря, которые потрясают автомобиль. Так буря еще не прошла? Надежда сидит у моего ложа, как сестра милосердия. Ее тонкий профиль — это первое, что я замечаю. Видя, что я проснулся, лицо ее озаряется искренней радостью. Я чувствую себя крепким и здоровым, никакой боли.

— Благодарю вас, Надежда, вы лучшая девушка в мире.

Она задумчиво и серьезно улыбается, словно терпеливо слушает речь ребенка.

— Я был страшно неосторожен. Страшно глуп! Не будь вашей собаки…

— О, Гуски молодец, — ответила она. — Мы уже были убеждены, что вас больше не увидим. Отказались и от надежды… А как убивался Фелисьен!

— Фелисьен… он хороший малый!..

Надежда поправила подушки у меня под головой. Э, да тут Гуски! Он сидит у постели с приподнятыми ушами; глаза у него так и играют от удовольствия. Я глажу славное животное, которое чувствует от этого бесконечную радость.

— Долго ли я был там? — робко спрашиваю я, обращаясь к замерзшему оконцу.

— Двое суток…

— Двое суток? И это возможно? Как же можно выдержать и не замерзнуть?

— Вы лежали, словно в снеговом футляре, где держалось немного вашего тепла. Настоящая, естественная снеговая хата! Когда буря спала, собака отыскала вас чутьем, разрыла снег и привела помощь. А знаете, где вас нашли?

— Ну?

— Меньше шестидесяти шагов к западу от машины.

— Так! Это называется погибнуть на пороге дома.

Мы замолчали.

X.