Заколдованная земля

Только на третий день к вечеру буря совсем успокоилась. Ветер выровнял поверхность снега, как эмаль. Вокруг автомобиля образовался громадный сугроб. Потребовалось несколько часов упорной работы лопатами, чтобы освободить засыпанную машину. А потом мы немедленно вновь отправились в путь.

Равнина все время повышается. Мы еще не достигли вершины плато. Ледяной панцирь, покрывающий Гренландию, представляется ученым в виде половины лежащего конуса, верхушкой обращенного на юг. Наибольшая высота этого панциря еще не известна. Достигнутая Нансеном высшая точка лежала в 2.718 метрах над уровнем моря. Очевидно, на севере ледяной слой поднимается гораздо выше. Некоторые говорят и о 4.000 метрах. На этом основании толщина ледяной коры достигает местами до 2.000 метров и давит на поверхность почвы с ужасной силой в 160 атмосфер. И если эта масса льда, благодаря своему весу, начинает двигаться по склону, — какая получается при этом сила давления; вот почему своей тысячелетней постоянной работой льды вырывают глубокие долины.

Мы находимся уже на высоте облаков. Барометр показывает 7.500 футов. Никогда я не забуду этой части пути.

Из далеких таинственных областей Гренландии, с северо-востока, вдруг появляются седые угрюмые облака. Словно чудовища, несутся они низко над самой ледяной равниной и моментально окутывают нас густой холодной мглою.

На минуту немного проясняется, но уже новые массы облаков движутся по белой равнине, чтобы снова окружить нас. И когда эти тучи уходят, вся машина, сани, люди и собаки — все покрыто слоем тонких нежных кристаллов. Есть в этом что-то такое, что наводит уныние.

Мы движемся в недра неведомой пустыни, от которой веет ужасом. Когда тучи уходят и печальное солнце начинает тускло освещать этот оцепенелый край смерти, нас охватывает какая-то тоска. Никто уже не говорит громким голосом. Через голубое или серое стекло наших очков этот край кажется краем другой планеты.

Слышно, как правильно дышит машина. Мерзлый снег скрипит и хрустит. Даже Фелисьен не решается произносить свои ядовитые замечания. Он сидит в санях, высоко на багаже, молчит, и во время остановок можно слышать, как он попеременно то зевает, то вздыхает. Снеедорф задумчив. О чем думает он? И Сив неспокойно ворчит.

По временам, когда небо ясно и печально, поднимается сильный ветер. В одно мгновенье сыпучая, сухая снежная пыль начинает двигаться по всей шири равнины. Высоко белым пламенем взвивается она к небесам и мчится вперед, ложится и снова срывается с места. Бывает здесь и полярный самум. Его воздушные вихри образуют снежные столбы, которые, кружась, медленно двигаются по снеговой равнине.

Какой-то путешественник назвал центральную часть Гренландии ледяной Сахарой. Нельзя придумать более правильного определения.

Снежная пыль становится все более ужасной. Она проникает всюду, в самые малейшие отверстия, в поры кожи и причиняет настоящую пытку. Безветрие приносит нам полное облегчение.

Сегодня мотор вдруг остановился. Оказалось, у нашей «барышни», как выражаются профессионалы-автомобилисты, в первый раз случилась какая-то порча в карбюраторе.

Вскоре мы снова пускаемся в путь. Медленно, но неуклонно наши разговоры приобретают безнадежную мистическую окраску. В этой бесконечной, нигде не меняющейся, мертвой и грозной, беспощадно уничтожающей всякую жизнь пустыне мы должны найти живым Алексея Платоновича.

Где же следы какого бы то ни было свободного ото льда оазиса? Их нет. Напрасно Снеедорф смотрит в подзорную трубу. Он откладывает ее каждый раз усталым движением, полным разочарования.

Солнце начинает выбираться из туманов. Мы останавливаемся. Солнечный свет становится сильнее, и отблеск от снеговой равнины невыносим.

Утро. Вода начинает бурлить в кипятильниках. Все мы одинаково чувствуем усталость и утешаемся лишь при мысли о горячем напитке.

Фелисьен насвистывает какую-то задумчивую мелодию и вдруг, осторожно опуская в чайник небольшой кубик прессованного чаю и потрясая своей хвостатой шапкой, необыкновенно меланхолическим голосом восклицает:

— Э, друзья, друзья, нет никакого оазиса. Чего ждать? Ну, пусть профессор Сомов измерял географические широты и долготы в этой пустыне. А потом он просто-напросто улетел на своей машине куда-нибудь на западный берег и оттуда прислал свои записки.

Об этом-то мы и не подумали! Вся наша так красиво построенная теория о свободном ото льда оазисе является только миражом. А между тем все данные до самой последней минуты доказывают справедливость утверждения Фелисьена.

Я поглядел на Надежду. Как она побледнела. Ее маленькая ручка сжалась. Глаза заискрились. Но как раз в этот момент Снеедорф осторожно вынимает изо рта трубку и, спокойно глядя на француза, говорит:

— А все же мы поедем дальше.