Заколдованная земля

В то время, как мы отдыхали в разных местах на скалах, Сив и эскимос бродили по окрестностям.

По привычке я не спускал глаз с Сива, который теперь, будучи под строгим надзором, не решался даже глядеть на Надежду. Благодаря неясному предчувствию грозящей мне опасности от этого злого человека, я не уменьшал своей осторожности. Из-под опущенных ресниц я вдруг увидел, как на смуглом обросшем лице Сива вдруг появилось недоумение, потом радостное изумление. Он сделал движение, как будто хотел что-то поднять. Но вдруг, по-видимому, почувствовав мой взгляд, он вовремя овладел собой и стал продолжать свое безразличное шатание по берегу.

Не медля, я поднялся и поспешил к тому месту, где прежде стоял Сив. Долго и напрасно всматривался я в дикий хаос камней, пока у меня не вырвался крик изумления: передо мной наполовину в воде, наполовину на берегу лежал обломок рулевого колеса от нашего автомобиля…

Моментально я позвал других. Какая удивительная находка! Иначе и не могло быть. Вода, тая у основания материкового льда, прорыла себе дорогу, — ледяной туннель, заполненный потоком. Падение его по глубокому ущелью шло в том же направлении, в каком склонялся и ледник Снеедорфа.

Наша машина упала в трещину и, разбившись, была подхвачена на дне быстро текущей рекой Надежды, утащена и выброшена на берег этой неизвестной земли.

Где же остальные обломки? И где трупы Петера Гальберга и Стеффенса? С тяжелым чувством разошлись мы по берегам грязного потока.

Мы искали между камнями в русле, взбирались на скользкие, окруженные зеленой несущейся водой, обломки скал в пучинах, где кружилась пена, в наносах сыпучего, проваливающегося под ногами песка.

На месте, где наваленные камни образовали барьер поперек реки, я решился переправиться на другой берег.

Нигде ни обломка, ни винта. Только тот единственный кусок стали, который ничего не мог рассказать нам о ходе мрачной катастрофы, совершившейся в глубинах ледника.

Наше разочарование было ужасно. Пробужденное живое воспоминание о недавнем несчастии взволновало и омрачило нас. Я же так и не мог догадаться, почему Сиву хотелось утаить свою находку.

В моей голове рисовались картины катастрофы: как малина летит в бездонную глубь, ударяясь о стены и утесы, как она падает в подземный поток, который несется по гладкому ледяному тоннелю, и как потом она несется в бесформенном виде по этому ледяному тоннелю, увлекаемая все увеличивающейся быстротой потока. Затем становится светло, и она мчится через отверстие пещеры прямо в девственный кедровый лес. И стало ясным, что мы не можем надеяться увидеть которого-нибудь из своих друзей живым.

Возможно, конечно, что, направляясь по течению реки, мы найдем где-нибудь вдали запутавшиеся в корнях остатки до неузнаваемости обезображенных трупов.

После трехчасового отдыха, выступили мы в обратный путь по правому берегу реки Надежды, путь, который был полон невероятных приключений.

Вода часто образовывала здесь стремнины, пороги, водопады, широкими потоками устремлявшиеся между обломками скал. Вдоль русла во многих местах валялись вырванные стволы кедров, некоторые из них были покрыты еще свежим мохом; другие были выбелены водой и солнцем, как старые кости.

Тайга здесь по берегам пострадала от осенних бурь. Груды бурелома, разлагаясь, лежали в диком хаосе, а животворное весеннее солнце, словно чародей, создавало новую поросль — тысячи молодых кедров, выставлявших свои зеленые головки между телами павших великанов.

В других местах лес был не тронут. Хвостатые ветви простирались далеко над водою, а поросль тянулась до самого края подмытого берега.

Часто мы вынуждены были из-за обрывов обходить его. В печальной тишине леса слышен был заглушенный шум реки. Миновав обрывы, мы снова приближались к реке.

Являясь откуда-то с таинственного севера, благодаря влиянию неизвестных климатических условий, тепло переходило почти в духоту. Мутные, словно свинцовые туманы закрыли солнце. Весь лес стоял неподвижно, и единственным звуком, брошенным в мертвую тишину, был шум реки.

Но вдруг послышался страшный шум в лесу по правую сторону от нас. Молодая поросль ломалась, и земля тряслась под тяжелыми шагами. Одновременно с этим знакомый уже мне голос издал свое рычание так близко, что мы сразу стали, как окаменелые.

На него ответили другие голоса; поднялся бешеный рев как бы хриплых военных труб и гудящих тромбонов. Бедный эскимос подскочил, как сумасшедший.

— Коквойя!.. Коквойя!.. — закричал он каким-то неестественным голосом. — Это слово означало грозного демона инуитских верований, демона, у которого страшные черные щупальца.

Мы увидели при этом что-то вроде черной змеи, кружащейся на фоне серого неба между острыми верхушками двух низких кедров. И тут же началось с шумом и треском движение к реке громадных, неуклюжих, темно-рыжих, хвостатых, с огромными белыми клыками и сильным хоботом, гор мяса, от бега которых стонала земля.

— Торнагуксуад! Гигантская тень!.. Торнагуксуак!.. Дух!.. Дух!.. — закричал весело Эква.

Я глядел, как загипнотизированный, и словно издали слышал голос Надежды:

— Это мамонты!..