Заколдованные сказки

Монет Силемпи приносила много, но тратить их у мельника рука не поднималась, чувствовал, что незаслуженные деньги, не трудом честным заработанные — так и лежала все растущая горстка в горшке за печью. Что делать с ними, Атнер долго голову ломал, а неделю назад догадался монисто сделать. К чему монисто вутăши, он не знал, но с платьем…

Подарки Силемпи в тот день приняла с неподдельным восторгом, светилась улыбкой не хуже солнышка, а после того, как вышивку закончила, все чаще стала выходить на берег. Сначала — с полудня и до вечера оставалась. Потом — с утра уже на берегу. Один раз — на лавке в доме мельника заночевала, да перед рассветом улизнула. Другой — осталась завтрак толковый сготовить. А затем — два дня в порядок дом приводила и не могла удержаться от восторга, пока пашалу[6] лепила. «Давно не хозяйничала», — пояснила тогда Силемпи.

А потом она осталась навсегда.

Не без сучка приняли в деревне прежде незнакомую девицу в качестве жены мельника, но с годами попривыкли. Судачить не перестали, конечно: то неодобрительно цокали, что коса чуть не до пят и непокрытая, то острому языку дивились. Но все же — примирились. Силемпи никуда уходить не собиралась — и соседям иного не оставалось.

Да и с годами Силемпи мягче стала. Мягкость эту Атнер быстро полюбил в ней, хоть и скучал порой по шутливым перепалкам, в которых все чаще проигрывал. Силемпи была словно река, которая в изменившихся берегах замедляла свой бег, разлилась по округе с тихими волнами взамен бурного потока на порогах. Беспокоило Атнера другое: вместе с мягкостью, спокойствием этим приходила к жене порой странная грусть.

Силемпи молчала в те дни, отвечала односложно и лишь по делу, остальные вопросы словно и не слышала и будто боялась чего-то — из дома ни ногой. Соседи обеспокоенно спрашивали, не заболела ли, а Атнер все не знал, как из милой правду выудить.

А потом тоска исчезала — и снова улыбалась Силемпи.

Однажды вечером она улыбнулась грустно, закуталась в кафтан, поежившись от ветра, и просто сказала:

— Боюсь, что уйти мне придется скоро, милый.

Будь вокруг гроза с молниями — Атнер бы и не заметил. Похолодел он от этих слов сильнее, чем от колючего осеннего ветра, согнувшего высокую траву почти к самой земле.

— Не мил я тебе больше, похоже, а милым зовешь, — качнул головой Атнер, едва ли свой голос слыша.

Силемпи беззвучно усмехнулась: Атнеру и смотреть не нужно было на нее, так хорошо знал.

— Не дождешься ты того дня, когда немил мне станешь.

— Почему же? — подыграл ее шутке Атнер, не желая задавать нужные вопросы.

— Люди столько не живут.

Они оба выдавили по улыбке и бросили взгляд на неспокойную ныне речку. Волны расходились под порывами ветра, осока клонилась к воде.

— Тогда почему? — прервал затянувшееся на пару щепок молчание Атнер. Погода негодовала; осень в этом году выдалась холодная, дождливая и хмурая: как утром встаешь — так мигом в серый и тоскливый день окунешься, хорошо, если не хлещет как из ведра.

Силемпи вздохнула тяжело, невесело. Тихо совсем, но Атнер и сквозь ветер услышал.

— Вода зовет меня. Не первый год обратно требует, — губы у нее скривились, черные глаза заблестели. — Я держусь пока, мне здесь хорошо, с вами, но чувствую, что скоро… — Силемпи покачала головой, шмыгнула носом.

Атнер молча обнял ее, пытаясь укрыть от ветра. Будто и ветер в сговоре с рекой, будто может он подхватить Силемпи и унести от него в тот же миг. Силемпи в плечо ему лбом уткнулась, молча пальцами в рукав вцепилась, словно того же самого боялась.

— Не грусти обо мне сильно, Атнер. Я где-то рядом буду, хоть выйти к тебе и не смогу уже. Сбереги только все, что вместе сделали.

— Сберегу, — сказал он твердо, а поцелуй на макушке мягкий оставил.

Река той осенью вышла из берегов, а потом — быстро наступили морозы, сковав воду льдом, и Силемпи выдохнула.

* * *

По песчаному пляжу бегали с визгом дети: один заводила додумался поливать товарищей из пластикового ведерка водой, и теперь у воды происходила нешуточная баталия. Похоже, кому-то прилетело лопаткой, поднялся детский плач, прибежали несколько женщин — разнимать своих чад.

Силемпи поглядывала на берег издали, из-за буйков, чтобы ни один человек не заметил, что она не заурядная купальщица, решившая пощекотать нервы заплывом подальше в Волгу в последние теплые деньки этого лета.

Вутăш в столь людное место привело любопытство, но не к людям в целом, отнюдь. Она всем сердцем надеялась увидеть здесь конкретных людей и молила всех духов разом о том, чтобы они не передумали. В это шебутное время планы у людей так легко срывались, и чудом подслушанный в прошлый раз на пляже разговор не служил гарантией, что они действительно придут.

Сощурившись, Силемпи снова оглядела разрозненную толпу на берегу и наконец заметила тугие черные косички, бьющие по спине девчонку лет десяти.

Пришли.

Той осенью Силемпи не ушла, продержалась до заморозков, но потом пришла весна. Лед пошел трещинами, показалась черная вода, и потеряла она рассудок. Вышла к реке и без памяти обернулась течением подводным, второй раз утопленницей став.