Заколдованный участок

– Ну! Помнишь, ты телегу с лошадью у дома оставил, а мы, пацаны, вскочили и давай ее гнать! Чуть не поубивались тогда, я упал, руку повредил – вот, шрам до сих пор остался! – Он засучил рукав и показал шрам. – Помнишь?

– Вроде помню...

После этого Липкина предложила:

– Ну что? Пойдем, что ли, к твоему лучшему другу?

– К Дугаеву?

– К Дуганову. Неужели забыл?

– Если бы забыл, я бы близко его фамилию не вспомнил. Я просто путаюсь. Дуганов Валера, как же! Только с пустыми руками неудобно. Зайдем? – кивнул он в сторону магазина.

– Можно...

И они вошли в магазин.

6

Они вошли в магазин, и Липкина, стесняясь того, что она с посторонним человеком, сразу пояснила:

– Здравствуй, Шура, это вот муж мой нашелся. Ты, наверно, не помнишь его, тридцать лет прошло.

– Да меня еще и на свете не было! – слукавила Шура. – Чего желаем?

– Водку, – распорядился Константин. – Всё равно какую, но из спирта класса люкс. Коньяк армянский. Сыра полкило, колбасы полкило, вот эти вот консервы, две банки. Икра есть?

– Баклажанная, кабачковая?

– Красная!

– Нету. А кто ее тут будет брать?

– Я бы взял.

Липкина с невольным уважением наблюдала за действиями Константина: нет на свете женщины, которую не пленяет широта и щедрость мужчины.

А Константин уверенным жестом полез в карман, но тут же огорчился.

– Деньги дома оставил! Ты подожди, Маша, я сейчас! И он хотел выйти, но Липкина остановила:

– Ладно, не суетись, – и спросила Шуру, доставая кошелек: – Сколько насчитала?

И вот они в доме Дуганова, и вот началось уже дружеское выпиванье, полился дружеский разговор.

Мария Антоновна больше помалкивает, что ей, кстати, несвойственно. Она смотрит и слушает.

Константин, с любовью глядя на Дуганова, говорит:

– Вот так, дорогой ты мой друг детства! Жизнь прошла, как с белых яблонь дым! Кем я только не был! Взрывником работал, учился заочно, в Омске на руднике мастером был, в Магадане деревообрабатывающий комбинат строил, в Марийской Республике заведовал лесосплавом, а в Вологде возглавлял профсоюз на целлюлозном комбинате!

– А мы тут тоже без дела не сидели! И руководить приходилось, – скромно упомянул Дуганов.

– Не тебе ли?

– И мне в том числе. Не постоянно, но... В общем, интенсивно жили.

– Я уж вижу! Как всё было, так и осталось! Церковь вон до сих пор восстановить не можете! Разрушить-то легко!

– А это дело верующих! – оправдался Дуганов. И, будучи привержен точным фактам, добавил: – А разрушили ее после того, как ты пропал, лет двадцать назад. И не разрушили, а бросили просто. При тебе она целая была, ты забыл?

Константин с легкостью объяснил:

– Целая, а к тому шло, что бросят! Ничего. Была бы душа целая. За это – выпьем!

И они выпили.

7

Они выпили, и Липкина с Константином пошли дальше. К Акупации.

– Мир я повидал, вот что главное! – рассказывал ей Константин. – Большой мир! Люди умеют работать и умеют отдыхать! Не как здесь. Здесь же рвут жилы: корова, свиньи, куры – а о себе подумать? Ты вот, я помню, только чуть постарше меня, а выглядишь, прости за правду, на все семьдесят!

– Вообще-то семьдесят шесть мне, – засмеялась Акупация.

– Сколько?!

– Семьдесят шесть.

– О том и речь! – не смутился Константин, хотя речь была вовсе не о том. – Семьдесят шесть лет, а что у тебя есть, что накоплено? Вот эта вон конура, да пензия! – нарочно испортил он слово, дразнясь. – Эх, вы! Пропащие люди!

Когда вышли на улицу, Липкина спросила:

– Чего это ты разошелся так?

– Я не разошелся, а правду говорю. Всю жизнь на этом стоял. И пострадал из-за этого.

– Ладно, страдалец. Пошли домой, устала я.

– Стой! А не Микишина ли это дом?

– Точно. Неужели узнал?

– Не такой уж я беспамятный! Зайдем!

Липкина согласилась – ее обнадежила памятливость Константина.

И вот они уже в доме Николая Ивановича, беседуют. Правда, Николай Иванович сам не столько слушатель, сколько разговорник.

– Некоторые правды не любят... – сказал он в кон мыслям Константина, и тот поспешил заявить:

– Только не я!

– А я говорил и буду говорить! Не требуйте от людей человеческой работы, пока не создали человеческих условий! Это с одной стороны. А с другой – если у тебя руки и голова – не пропадешь! Но мы же какие? – Вышли на улицу – там плохо, тут нехорошо!

– Я вот тоже...

– А у самого во дворе бурьян, колодец пять лет не чищен, к соседу за водой ходит! Нету порядка! В голове в первую очередь! Я не говорю про заграницу, я вот к хохлам ездил лет, что ли, двадцать назад, к жениной сестре, муж у нее служил там. Село. Как у нас. Но домики аккуратные, на заборе досточки – одна к одной! Стеночки оштукатуренные, беленые, приятно смотреть! На воротах нарисовано чего-нибудь. А у нас? Там фанеру прибил, там жести кусок, там горбыль пристроил, вот тебе и дом! Некрасиво же! Строим, как не себе. А почему? А потому что привыкли: сегодня у тебя что-то есть, а завтра отнимут, чего же стараться?

Константин наконец получил возможность вставить слово и горячо подхватил: