Заколдовать учителя? Нет проблем!

Лисси медленно и тяжело привыкала к мысли, что Грит Клювель станет но­вой женой ее отца. Нет, она никогда не назовет ее мамой, мамочкой, потому что Грит ведь не ее мать. И Тинка тоже не ее настоящая сестра, но все же она луч­ше, чем ее родной братец Фрэнк.

Дом госпожи Шикетанц стал для Лисси единственной надежной крепо­стью, которую она даже готова была де­лить с Тинкой. Здесь было их собствен­ное царство, сюда имели доступ только они.

И теперь кто-то хочет отобрать у них дом. И виновата в этом она, Лисси. Тинка предупреждала ее, говорила, что нельзя заколдовывать учителя, но Лис­си ее не послушала. Поэтому она сейчас так зла на себя, хотя никогда никому в этом «е признается. Для всех остальных виноватыми должны быть другие, на­пример Тинка, которая могла бы ее удержать, но не удержала. Дурацкая колдовская книга тоже виновата, она должна была бы содержать особое пре­достережение, необходимое при исполь­зовании такого рискованного заклятия.

Поскольку Лисси не знала выхода из создавшегося положения и не имела ни малейшего понятия, каким образом рас­колдовать и вернуть господина Ваннэ, она впала в глубокое, беспросветное от­чаяние.

Отравленная стрела

— Лисси! — раздался снизу голос Тинки. Он прозвучал осторожно и озабоченно. Лисси, сонная, приподняла голову. Она, как видно, сама того не заметив, задремала.

—   Лисси, где ты? — вновь окликнула ее Тинка, повысив голос.

Лисси окончательно проснулась и тот­час вспомнила все, что с ними случилось.

—   Отстань, оставь меня в покое! — раздраженно крикнула она по направле­нию к лестнице.

Тинка отступила на шаг, словно Лис­си и впрямь могла метнуть по ступень­кам нечто вроде шаровой молнии.

—   Зачем ты так, я же тебе ничего плохого не сделала! — с упреком сказала Тинка. В ней вдруг проснулась злость. — Ты могла бы хоть раз, в виде исключения, меня послушать, а не пы­таться, как обычно, прошибить головой стенку.

В ответ раздался такой отчаянный крик, какого Тинка никогда в жизни не слышала. Ведь ей ни разу не доводилось присутствовать при извержении вулка­на. Во всяком случае, ничего более страшного, чем рев, который на нее об­рушила Лисси, невозможно было вооб­разить:

—   Всезнайка! Проклятая карьеристка и подлиза! Ты способна лишь умничать и притворяться пай-девочкой!

Тинка стояла у подножия лестницы и болтала ногой. Она скрестила руки на груди и внешне оставалась совершен­но невозмутимой.

—   Не удивительно, что твой папаша вовремя от вас смылся! Разве можно выдержать дурацкую болтовню — твою и твоей мамочки? — разошлась Лисси.

Но едва она выкрикнула последнюю фразу, как ей самой сделалось невыно­симо горько. Сейчас у Тинки лопнет терпение, она тоже впадет в бешенство и осыплет Лисси такой бранью и такими справедливыми упреками, что ей нет сдобровать.

Но внизу по-прежнему было тихо.

Лисси мгновенно соскочила с крова­ти, вдруг осознав, что именно она ляп­нула, и поняла, что перегнула палку — говорить такое непозволительно. Ника­ким бранным словом Тинку нельзя бы­ло уязвить больнее, чем тем, что сорва­лось с языка Лисси.

С тех пор как исчез Тинкин отец, прошло восемь лет. Перед тем как уйти, он поссорился со своей маленькой доч­кой из-за разбитой ею цветочной вазы. На следующий день он навсегда оставил семью. Долгое время Тинка считала, что он ушел из-за той ссоры и из-за вазы, и носила в себе ужасное чувство вины.

В действительности господин Клювель уже давно решил уйти. Он поки­нул семью потому, что встретил другую женщину и влюбился в нее.

Все дети из семьи Клювелей остались жить с матерью. Естественно, отец мог бы навещать их время от времени, но не делал этого. Он даже ни разу им не на­писал.

Лисси нашла Тинку в кухне у «холо­дильного» отверстия. Вытащив оттуда огромный кусок вишневого торта, Тин­ка с наигранным наслаждением вонзала в него зубы.

—   Ну, прости меня, пожалуйста, у меня это ненароком сорвалось с языка! — виновато сказала Лисси.

Тинка не ответила, сделав вид, что ее будущей сводной сестры рядом нет.

—   Ну, послушай, не веди себя так! — жалобно просила Лисси. — Я же совсем не то имела в виду.

Не обращая на нее внимания, Тинка продолжала есть торт.

Конечно, она вовсе не была такой спокойной, какой казалась. Внутри у нее все кипело и переворачивалось.

С нее довольно! Она сыта по горло] Чаша ее терпения наконец переполни­лась! Почему все должны плясать под дудку Лисси, которая вечно делает то, что ее душеньке угодно, попадает при этом во всякие неприятности и не мо­жет не наломать дров?! Теперь вот они должны лишиться подаренного им заме­чательного дома, потому что иначе шан­тажист донесет на них в полицию. И все по вине Лисси!

Тинка прощала сводной сестре мно­гое, но то, что та сказала о ее отце, стало пределом низости и подлости. Лисси должна была понимать, какую отравлен­ную стрелу вонзает в Тинкину грудь.

—   Ну, можешь бранить меня, назы­вать кем угодно! — в отчаянии продол­жала канючить Лисси. — Кричи на ме­ня, влепи мне, наконец, пощечину!

Только не стой так и не лопай этот ду­рацкий торт! —  Лисси уже не говорила, она вопила.