Он послал Мариетту за Тонио, а Тонио велел отправиться к судье Алессандро, найти его, где бы тот ни находился, если надо, так даже разбудить - сказать ему, что дон Чезаре при смерти, - и тащить его сюда незамедлительно.
Теперь они ждали судью. Мариетта думала о тех капиталах, которые достались ей по наследству, а дон Чезаре думал о том, какой жесткий взгляд бывает у бедных девушек.
После тяжких и упорных боев на Пьяве он окончил первую мировую войну в чине капитана кавалерии. В дни перемирия его откомандировали в Париж в распоряжение комиссии, подготовлявшей мирный договор, которая затем приступила к вопросу о его практическом применении.
Чаще всего ему приходилось работать вместе с одним французским офицером, майором генерального штаба; ростом тот бил всего метр шестьдесят, к тому же по близорукости носил пенсне. Сам человек бедный, он женился на дочери одного чиновника префектуры департамента Сены, на бесприданнице, но красавице. Домой он возвращался на метро и неизменно заставал свою Люсьену за переделкой прошлогодних платьев, которые она старалась приспособить к новой моде.
Несколько раз дон Чезаре отвозил своего коллегу домой на огромном "фиате", прикрепленном к итальянской комиссии по перемирию. Его оставляли обедать. Он посылал им самые редкие цветы и дал им обед в "Кафе де Пари" с шампанским. О деньгах он не беспокоился, с лихвой хватало того, что высылал отец, да плюс офицерское жалованье, да еще командировочные. Люсьена недолго сопротивлялась его атакам. А так как он был влюблен, он не пожелал оставить мужу ровно ничего и поселил ее в двухкомнатной квартирке на улице Спонтини.
Все ночи они проводили, переезжая из бара в бар, из одного дансинга в другой, в компании офицеров английского и американского экспедиционного корпуса, французских авиаторов и дипломатов всех стран-победительниц. Дон Чезаре с Люсьеной представляли собой великолепную пару: она почти одного с ним роста; он жгучий брюнет, она светлая блондинка, и вела себя как бесом одержимая, что соответствовало моде тогдашнего времени, - она даже коротко подстриглась в числе первого десятка француженок.
Люсьена была жадна до всего. Она исчезала из дома на целый день и возвращалась к вечеру с новой шляпкой, с новым платьем, с мехами, цветами. Французские авиаторы возили ее на спортивном "вуазене" в Булонский лес. Впервые в жизни дон Чезаре ревновал. Перед посторонними он надевал маску безразличия, улыбался - сказывалось хорошее воспитание, - но, когда они возвращались на рассвете к себе на улицу Спонтини, он осыпал ее упреками, устраивал сцены, длившиеся часами. Рвал в клочья новые платья, если она не могла объяснить, откуда взяла на них деньги. А она, жестко глядя на него, говорила: "Когда ты вернешься в Италию, тебе будет все равно, кто меня одевает". - "Я увезу тебя с собой". - "Да ни за что на свете... Я вовсе не желаю схоронить себя смолоду в Апулии и жрать макароны". Когда поток проклятий и упреков иссякал, она холодно разрешала ему взять себя, и даже его ласки не умягчали жесткого блеска ее глаз. Но именно из-за этой холодности он не бросал ее, хотя понимал, что к этому его обязывала простая честь. Уверенный в своей мужской силе, он убеждал себя, что рано или поздно он сумеет дать ей наслаждение, хотя она, упрямица, даже не пыталась делать вид, что его ласки ей приятны. Вот тогда-то, когда наступит его час, он, по их манакорскому понятию о любви, по-настоящему подчинит ее своей власти, вот тогда-то она в свой черед узнает, что такое ревность. А пока что, подобно игроку, который в отчаянии все увеличивает ставки, хотя сам понимает, что стоит на грани полного краха, он от ночи к ночи испытывал все новые и все более горькие унижения.
- А ведь было, - обратился дон Чезаре к Мариетте, - ведь было так, что одна женщина навязывала мне свой закон... Уже давным-давно было; твоей матери тогда еще четырнадцати не исполнилось, а я жил за границей, в одной столице, Париджи называется...
Мариетта подняла на говорившего удивленные глаза. Уж очень не в привычках дона Чезаре было пускаться в откровенности с девушками своего дома. Она решила, что, очевидно, болезнь, сковывавшая его тело, принимает роковой оборот и он совсем ослабел. И снова веки ей обожгли слезы.
Дон Чезаре пытался рассказать Мариетте о единственной своей несчастной любви. Это оказалось не так-то легко. Мариетта никуда из Порто-Манакоре не выезжала, ни разу в жизни на ее памяти никто не посмел усомниться в могуществе ее хозяина.
Только когда он перешел к изменам Люсьены, Мариетта встрепенулась.
- А вы бы взяли да прогнали ее! - воскликнула она.