Закон «Бритвы»

– Слушай, Меченосец! – вновь загремел второй голос. – Слушай не меня, слушай себя! Ты нужен этой Вселенной, ты нужен всей Розе Миров. Ты инструмент в руках Мироздания, одновременно и хирург, и скальпель, очищающий миры от гноящихся опухолей. Но если нет у врача уверенности в своих силах, то он не врач, а просто убийца, отправляющий пациента в мир иной. Вслушайся в себя, осознай, кто ты, и встань на ноги, чтобы следовать своему Предназначению. Или оставь бессильную оболочку, некогда бывшую тобой, умирать в муках – ибо воин, потерявший веру в себя и в свою силу, не заслуживает легкой смерти.

– Жестоко, – пробормотал первый голос. – Но, наверно, справедливо. Если человек – тряпка, то и подыхать должен, как она. Лежать и гнить в собственном дерьме, слезах и соплях от жалости к себе. Быстрая смерть – она для бойцов, а не для тряпок.

И тут я разозлился. Не высокопарными речами проникся про Предназначение и прочую чушь, а вот этим сравнением с тряпкой. Что уж тут кривляться перед самим собой, правда – она всегда бесит. Особенно когда сообразишь, что нелестные слова про дерьмо и тряпку как нельзя лучше характеризуют именно тебя, а не кого-то другого.

Мне очень сильно, до зубовного скрежета захотелось встать на ноги и дать в рыло. Прям потребность ощутил жизненно важную, от которой есть только одно лекарство – твой кулак, врезающийся в пасть, которая про тебя эдакое говорит. Чтоб прям до боли в костяшках, до ощущения хруста ломающихся зубов говоруна. Потому что нет, не существует на свете другого лекарства от правды, которую ты сам про себя знаешь, но никому не позволишь безнаказанно высказать вслух.

Я и о боли забыл, и о том, то мое тело – уже не мое, и что нереально это – в полевых условиях воткнуть в шею инвалида чужую кость, да так, чтобы она тут же прижилась, срослась с позвоночником и начала добросовестно выполнять свою функцию. Я просто рванулся навстречу голосу, до жжения в ладонях сжимая кулаки – и упал, так как трясущиеся ноги подкосились от слабости. И заорал, уже сам не понимая от чего: от безысходности, так как идти я все-таки не смог, или от неземного счастья чувствовать боль в сжатых кулаках.

– Едрить твою ж маму, сработало, – проговорил Меченый, который больше не был отстраненно-потусторонним голосом, а стал самим собой, сталкером, изрядно охреневшим от произошедшего. – Кому расскажи – не поверят.

Сквозь мутную пелену перед глазами я разглядел озабоченное лицо Японца, склонившегося надо мной.

– А теперь вспомни, что ты делал, когда менял себе лицо, – быстро сказал он. – У тебя было очень сильное намерение, верно?

Я хотел кивнуть, но не смог: шею словно заклинило. Неужто опять все вернулось?

Но Японец и без кивка все понял. Его руки скользнули мне за затылок, и стальные пальцы с силой нажали на две точки под черепом – так, что у меня в глазах звезды замелькали.

– Быстрее! – рыкнул он мне в ухо. – Нужно полностью восстановить нейронную связь головного и спинного мозга. Представляй свой позвоночник, перестраивай его мысленно, заставляй свое тело принять чужой биоматериал. А главное – желай этого! Твое намерение должно быть абсолютным! Без намерения, без желания жить, без цели и здоровый человек умирает. А больной, который действительно хочет выздороветь, – выздоравливает. Бритва Оккама безжалостно отсекает лишние сущности. Если человек не выздоровел и умер, значит, просто недостаточно сильно хотел жить!

Он был чертовски убедителен, особенно со своими пальцами-гвоздями, которые, казалось, вот-вот залезут мне под череп и начнут щекотать мозг, чтоб он быстрее генерировал это самое намерение, о котором Савельев мне все уши прожужжал. И – убедил, ибо мне совсем не улыбалось валяться в Зоне безвольным мешком мяса на радость голодным мутантам.

И я представил – хорошо так, образно, в деталях, как чужая кость в моей шее принимает форму моего позвонка, как спинной мозг удобно, словно бикфордов шнур в специально выдолбленный желоб, укладывается в спинномозговой канал, как порванные и кое-как, наспех соединенные его части схватываются надежно, превращаясь в целый, без изъянов, надежный путепровод с ответвлениями, соединяющими головной мозг с телом.

Я прям эту картину словно изнутри себя увидел и искренне порадовался, что клетки моего тела слушаются мысленных приказов, беспрекословно их выполняя. Правда, ремонт этот сопровождался адской болью – до тех пор, пока я не подумал, точно ли мне надо ее терпеть. И приказал мозгу не принимать болевые сигналы из ремонтируемого участка, после чего они тут же прекратили меня мучить. Блин, что ж я раньше до такого не додумался?! Зачем страдать, если можно не страдать, просто приказав самому себе этого не делать?

А потом оно заработало. Нормально. Мое тело. Его колотила крупная дрожь, пот, стекая со лба, заливал мне глаза, но я, стиснув зубы и держась за дерево, поднялся на ноги. И стоял, обнявшись с корявым дендромутантом, пока лихорадка не уменьшилась.