Закон дороги (СИ)

— В другое время я бы с пеной у рта доказывал всем, что Мудрый никогда не может замыслить что-то злокозненное, хоть сколько-нибудь опасное для Города… Но не сейчас. Рода действительно опасна, потому что ее чувства постоянно подогревает огонь неутоленного тщеславия. Она всегда считала себя первой среди нас, и действительно была на редкость сильной стихийной волшебницей. А тут появились Вы, умеющая обращаться с Силами так, как ей и не снилось. На тщеславие наложилась еще и зависть — а это уже слишком опасная смесь. Теперь и в отношениях с Лиардом, судя по всему, наметилась трещина… Надо будет проследить за ней. Как это ни печально, теперь она способна на любую безумную выходку.

Оркестр заиграл карьятту — быстрый бравурный танец, считавшийся простонародным, но пользовавшийся огромной популярностью у всех сословий без исключения. Мелодия была столь зажигательна, что к толпе танцующих присоединились многие почтенные купцы со своими женушками. Вдруг, точно порыв ледяного ветра пронесся по залу, и все окружающее показалось Хранительнице нереальным, будто ожившие картинки из старой книги. Мгновение — и это закончилось, но Тайри успела заметить и тревожно оглянувшуюся через плечо Фаэ, и синего дракона, застывшего на полуслове, и Габриэля, склонившегося к самому уху короля. Одри тоже что-то почувствовала — вон, как помрачнели ее глаза, а у губ залегла страдальческая складка. Смотрящий сквозь Время сжал тонкую ладонь Хранительницы:

— Это Весы, госпожа моя. Положение чаш изменилось. Это было неизбежно, но я надеялся, что не так скоро…

— Мы нарушили Равновесие? Но в чем?!

— Еще не знаю. Так сразу смогли бы ответить разве что Стоящие на Грани, но их нет. Я могу только предполагать. Скорее всего, мы получили серьезное преимущество — молодого короля, способного извлечь на свет божий как минимум три величайших артефакта древности. Видимо, чаша Света стала слишком тяжелой, и где-то сорвался тот камешек, что потащит за собой всю лавину… Лавину нашей последней войны.

Габриэль, сколько себя помнил, никогда не любил все эти великосветские сборища. Сказать по правде, он и видел их не слишком много, но ему хватило. Де Рейвен всегда остро чувствовал ложь и лицемерие, а этого добра на балах и приемах было более чем достаточно. Прием в честь коронации его величества Орданна исключением не стал. Капитан, несмотря на парадную форму, ощущал себя неуютно. Смотрят на тебя — ну просто сама любезность, — раздраженно думал он, — раскланиваются, улыбаются елейно, речи говорят сладкие, что твоя патока. А у самих каменюка за пазухой и кинжал в рукаве, потому что глазки-то выдают, истинные мысли из них, точно из окон, нет-нет, да и выглянут, и тогда уже будь готов ко всему. Хотя сегодня, безусловно, грех жаловаться, потому как и людей искренних среди прочих хитрецов достаточно, и вообще о такой чести можно только мечтать. Капитан Королевской Стражи! Личная охрана его величества. Все чин чином, и патент, и замысловатые значки на мундире… Нашлись доброхоты, которые просветили Габриэля: дескать, на это место раньше только самых родовитых герцогов назначали, а то и родственников короля, а новый король молод еще, видимо, не все обычаи знает… Эх, сказал бы им Орданн! Де Рейвен же ответил, что его величеству, безусловно, виднее, кто ему более полезен в качестве Капитана, особенно сейчас, когда того и гляди, за настоящее оружие браться придется, а не парадными шпильками размахивать. Видели бы его друзья злобные взгляды “Альбатросов”…

Верная Тила наотрез отказалась торчать где-то на балконе тронного зала «на всякий случай». Сказала, что ее тонкий нюх будут раздражать запахи парфюма и кушаний, и вообще, она терпеть не может закрытых помещений.

«Я буду поблизости, Гром», — пообещала она, и Габриэль, действительно, заметил ее пару раз, демонстративно пролетающей мимо окон. «Я хочу полетать над морем, Гром!» Тут уж пришла пора удивляться Капитану королевской Стражи. Как истинная кошка, летунья гуляла, где вздумается, и не признавала запретов, а тут попыталась спросить разрешения. Кроме того, все по тем же кошачьим причинам, она очень не любила большие водные пространства, и над морем ей было всегда, мягко выражаясь, неуютно.

«Хочешь свежей рыбы? Так слетай на рынок, тебя там с удовольствием накормят, не заставляй меня волноваться».

«Рыба здесь ни причем. Я тут кое-что услышала, и это мне сильно не понравилось».

Если Тила говорит «услышала», это может означать что угодно. В частности, случайно (или не случайно) подслушанные мысли. Что же могло взволновать ее настолько, чтобы страх перед большой водой был отодвинут на второе место?

«Тила, ты уверена, что стоит лететь?»