Хранительница сидела в кресле, прямая, как свеча, и неподвижно смотрела в темноту за окном. Она вряд ли что-то замечала вокруг. Перед ее мысленным взором было сейчас бесконечное снежное поле. Где-то там потерялись мальчик и девочка, будущий художник и волшебница, и найти их было уже нельзя — ветер замел все следы. Было пусто и холодно на душе, силы иссякли, как и желание куда-либо двигаться. Зачем? Для чего? Настоящее отдавало полынной горечью и безнадежностью, а прошлое все состояло из бесконечно яркой любви и непонятно как пережитой боли, и заглядывать туда было равносильно смерти. Хотя, какая разница? В настоящем все та же смерть ходит кругами, не желая отступаться, а будущего, в сущности, нет. И если внутри такой лютый холод, то пусть и снаружи он будет. Это оттаивать больно, а замерзать слаще сладкого…
Даррен понял, что видит наяву то, что происходило с Тайри “по ту сторону”. Подчиняясь странному, будто и не своему, наитию, он сбросил с плеч камзол, разорвал на груди рубашку и прижал бледную и легкую, как пушинка, целительницу к себе, пряча в золотистом свете, затопившем кожу. Белые, без кровинки, пальцы казались настолько хрупкими, что к ним страшно было прикоснуться. Лоцман осторожно накрыл ладонь Тайри своей и тихо-тихо сказал:
— Ты не исчезнешь, птица моя серебряная, потому что я не позволю. Я всегда буду с тобой, что бы ни случилось.
Целительница не ответила, только прильнула щекой к его плечу. Зеленоглазый очень осторожно укутал ее в свой Огонь, заглянул в глаза.
— Горячо, — всхлипнула Тайри, — больно…
Даррен не выпустил ее, обнял крепче беззвучно вздрагивающие плечи. Пусть лучше плачет, чем тонет в пустоте и холоде. Вместе они справятся с чем угодно, и с этой заразой тоже, и больше никто не умрет — так… Недаром же в его родном мире говорят, что двоим открываются такие пути, которые не увидишь в одиночку.
Холод бежал, как и положено врагу, и о нем напоминал только жалко поникший цветок на окне.
— Спасибо, — хрипло сказала Тайри, — ты снова меня спасаешь, Дар.
— Извини, я никому не могу доверить такое важное дело, — ответил Лоцман, а сам подумал, что, если бы не Скайяр… — тебе уже лучше?
— Насколько это возможно. Похоже, я со своим самокопанием чуть все не загубила.
— Я тебя очень прошу, не надо больше копать так… глубоко.
— Обещаю. Надеюсь, в мою бездну никто, кроме меня, не провалился?
Даррен вспомнил лицо бесславно ретировавшегося Мудрого и ответил честно:
— Нет. Хотя, мог бы. Зато ты разбудила Ская.
— Что же я такого учинила… ой! — леди Даллет обнаружила разорванную рубашку Даррена, с ужасом взглянула на предполагаемое “дело рук своих”, — это… тоже я?
— Нет, — рассмеялся зеленоглазый маг, — это я сам. Так надо было. Не обращай внимания…
Тайри соединила края ткани вместе, провела рукой сверху вниз — и рубашка стала целой.
— Как это…
— Восстановление по подобию, школьный курс для юных леди, — рассеянно произнесла целительница и отстранилась мягко. Сказать честно, ей и вовсе не хотелось этого делать. — Странно, пустяковое ведь колдовство, а сил отняло…
— Тебе надо отдохнуть, хотя бы до утра. А лучше пару дней посидеть дома.
— Какой тут отдых, Дар, пациенты ждать не будут, — покачала головой целительница, — хотя, я теперь и не знаю, помогает им моя магия, или я просто убедила себя в этом. Совсем недавно я сомневалась в силах нашего Орданна, — она нервно дернула уголком рта, — еще учить его вздумала. Следовало бы начать с себя.
Даррен подхватил с пола упавший плед, укутал Тайри от шеи до пяток, усадил в кресло и сам пристроился рядом, на массивном подлокотнике.
— Ты обещала не копать! — строго произнес он, — хочешь, отнесу тебя вниз? Там наши затеяли какое-то безобразие на кухне, нюхом чую. С другой стороны, что еще они могут затеять под руководством твоего дракона…
В дверь деликатно постучали. Лоцман издал тяжкий вздох, больше похожий на стон, и пошел открывать. На пороге стоял поднос с корзинкой печенья, двумя чашками и исходящим ароматным паром глиняным чайником — и больше никого не было.
— Вот, — обернулся он к своей леди, демонстрируя свежеиспеченный ужин, — о нас уже позаботились. Печенье, если не ошибаюсь, твое любимое.
Тайри поднялась, чтобы пододвинуть ближе к креслам легкий столик, и ее взгляд упал на лежавший на нем лист плотной бумаги. Она так и застыла с ним в руках. Даррен водрузил поднос на подвернувшуюся тумбочку и заглянул целительнице через плечо.
— Они были такими талантливыми, Дар… Всевышний поцеловал их при рождении. Мальчику едва исполнилось шестнадцать. Какой был бы художник! Он писал не внешность, а душу. Да и пейзажи дышали у него необыкновенной жизнью, каждый рисунок, каждый эскиз… Сколько всего он мог бы создать! — сказала, наконец, Тайри, но в ее голосе уже не было опасного надлома.
— Это его последний эскиз?
— Да. Ему было лучше, и он рисовал. А я так радовалась, что мальчик выздоравливает, и что проклятая болезнь не тронула его дара.