– Как это существовать не может? – возмутился я. – Да я сам наблюдал единорогов!
– И не вы один! – непонятно чему обрадовался естествоиспытатель.
– У меня есть сотни заслуживающих внимания свидетельств об этом удивительном существе.
– Но вы противоречите сами себе, почтенный Де-метриус, – я был окончательно сбит с толку.
Ученый хитро улыбнулся и, наклонив голову набок, произнес:
– Когда вы, скажем, делаете игрушечную лодочку из коры дерева, что у вас получится?
– Лодочка, – хмыкнул я.
– Да! Конечно же! – мой простой ответ почему-то привел алхимика в неописуемый восторг. – Но не наполнит ли это вашу душу радостью?
– Пожалуй, наполнит… – все еще слабо понимая, к чему ведет высокоученый муж, отозвался я.
– Значит, можно сказать, что, каким-то образом изменяя мир вокруг, вы тем самым изменяете и себя самого? – вкрадчиво осведомился он. Я автоматически кивнул. – Но так же верно и обратное! Изменяясь внутренне, в душе, вы изменяете мир! А поскольку душа есть искра Божьего пламени… При этих словах я невольно вздрогнул и стал слушать философа с фермы Трезэссар более внимательно.
– …То души, собранные воедино, способны возжечь огонь новой жизни, преобразующий грубую материю в нечто живое. Единорог есть воплощенная человеческая мысль, воплощенное чаянье – тяга к свету, чистоте и надежда на лучшее. Он одновременно пребывает в мире эфирном и материальном. Теперь вы понимаете меня? – возбужденно дергая меня за несчастную камизу, завопил вошедший в раж ученый. Бельрун обеспокоенно оглянулся.
– Учитель, у вас все в порядке? – с тревогой в голосе спросил он.
Не обращая внимания на этот вопрос, Деметриус продолжал вдохновенно излагать свою теорию. Ему явно надо было выговориться – годы одиночества, проведенные на ферме, давали себя знать.
– Человек в своем творении подобен Богу! И сие есть величайшая тайна алхимической науки. Золото, драгоценности – все это ерунда! – Деметриус сделал широкий пренебрежительный жест, как бы сметая груды золота и драгоценностей со светлого пути всего человечества. – Это незначительные шаги к познанию Величайшего. Ибо только открытие тайны творческой энергии человеческой души есть истинное Великое Деяние. И любая деятельность на сем поприще есть благо.
Алхимик застыл на секунду в античной позе и, неожиданно подавшись вперед, внушительно изрек:
– Как говорит на эту тему великомудрый Аристотель – Спина Бельруна конвульсивно вздрогнула, он попытался что-то сказать, но было уже поздно…
– Если блаженство есть деятельность, сообразная с добродетелью, то, конечно, сообразная с важнейшей добродетелью, а это присуще лучшей части души. Будь то разум или иное что, естественно правщее по природе нами и ведущее нас и разумеющее прекрасное и божественное – потому ли, что оно само божественной природы или же самое богоподобное, что у нас есть; во всяком случае, деятельность этой части, сообразная с ее добродетелью, и будет составлять совершеннейшее блаженство!..
Последствия этой тирады бьыи воистину неожиданными и лишний раз подтверждали теорию Мэттью Мишо о творческом воздействии человеческой мысли на окружающую действительность. Лошадь, запря женная в нашу повозку, дернулась вперед, и Бельрун, находящийся на грани нервного срыва, изо всех сил натянул вожжи. Несчастное животное, видимо, бывшее сторонницей Гераклита, выразило полнейшее несогласие с такой постановкой вопроса, отчего наш возок тут же устремился в придорожную канаву, на ходу теряя колесо.
– Ну я же просил, никаких разговоров об Аристотеле! – раздраженно воскликнул Винсент Шадри, показываясь из кювета и чем-то неуловимо напоминая в этот момент мельника.
Тучи белой пыли, поднятые повозкой, медленно осели, обнажая все то плачевное положение, в котором оказался наш экипаж.
– Эй, Жано, Люка! – позвал Бельрун, отряхиваясь и укоризненно глядя на меня. Циркачи, видевшие наше крушение, уже спешили на выручку.
– М-да, – удрученно сказал Винсент после нескольких попыток поднять из канавы громадный возок. – Без рычагов не обойтись. Жано, возьми-ка топор да сходи выруби в лесу четыре крепких шеста. А мы пока разгрузим возок.
Мы уже закончили заново складывать рассыпавшийся во время аварии гербарий алхимика, а силача Ролло все еще не было.
– Где его носит? – сердился Бельрун. – Такого за смертью посылать, а не за шестами. Спустя несколько мгновений до наших ушей донесся громкий треск, и на дорогу впереди нас, хватая воздух ртом, выскочил Жано.
– Там!.. – задыхаясь, завопил он. – Там он! Он там висит!
– Кто висит? Говори толком! – крикнул Бельрун, что есть силы встряхнув бледного как полотно гиганта. Жано, казалось, был напуган не на шутку. Трясущимися губами он пролепетал что-то вроде:
– Он… там, в глубине леса… висит мертвец. Не ходите туда!
– закричал он, увидев, что мы с Сэнди устремились в указанном им направлении. – Это нечистое место!
Винсент с размаху отпустил звонкую оплеуху силачу.
– Приди в чувство, неженка! Люка, оставайся здесь, если что – зови. Мы сейчас. Эй, господин рыцарь, куда это вы без меня? – крикнул он и бросился за нами вдогонку.