Закон гор

Махмуда и назначить его на сутки дежурным по прачке, чтобы он привел в порядок все наши шмотки, изгаженные по его прихоти. Мысль Филу понравилась, он даже прогнал кислое выражение, столь обычное для его цэрэушной физиономии, и изогнулся у стенки ямы буквой «зю». Вскарабкавшись на плечи, я поерзал наверху, внимательно обследовал края ямы и тотчас же утратил свежеобретенный оптимизм. Нет, не зря товарищи «индейцы» бросили нас на произвол судьбы. Видимо, мы здесь не первые сидельцы — и не последние, система давно отработана и пока сбоев не давала. Катушка из-под кабеля была настолько тяжела, что мысль о возможности сдвинуть ее с места представлялась полным абсурдом. Вероятность подкопа также отпала, как только я убедился, что яма выдолблена в неподатливом каменистом грунте взрывным способом. Нам потребовались бы хороший лом и пара кирок — типа той, что я использовал в подземельях Грозного, — чтобы за ночь отковырять от края ямы кусок, достаточный для проползновения такого большущего мужика, как Грег. При этом было потребно еще одно малюсенькое, но совершенно необходимое обстоятельство, без которого производство земляных работ не представлялось возможным: надо было, чтобы наши конвоиры заткнули уши, опились или обкурились чем-нибудь нехорошим, а еще лучше — застрелились бы сразу, чтобы не мучиться самим и не усложнять нашу и без того несладкую жизнь. В противном случае они сразу бы услышали, что в яме что-то происходит: в лесной тишине каждый звук приобретал особую отчетливость…

Спустя полтора часа прибыл Махмуд с полумилицейским, и нас торжественно извлекли из ямы. Не знаю, что там у них получилось с Муратом, но, по всей видимости, не обошлось без тривиального рукоприкладства: лоб Махмуда украшала свежая царапина, а под правым глазом полумилицейского зиял свежайший бланш, с каждой секундой все более наливаясь мутной синевой. Судя по всему, расхожее утверждение о том, что на — горца никто не имеет права поднять руку — независимо от статуса и возраста, — в данном случае потерпело полное фиаско.

— Ты правилна сказал, — печально сообщил Махмуд, приглашая нас занять места в «Мицубиси». — Поехали, Мурат вас жыдет…

Еще через полчаса мы сидели за столом в гостеприимном доме главы администрации села Гирлихаш и за обе щеки уписывали сочный шашлык из молодого овна, которого, как положено по прибытии высоких персон, приговорили минут сорок назад. К шашлыку прилагались разнообразные заедки, прекрасное домашнее вино, и грустный Мурат Гиксоев (как вы уже догадались, именно он и является этим самым главой администрации Гирлихаша) — сей вельможный дядька — озабоченно соображал, наступят ли последствия ввиду не правильного обращения с бумаженцией, на которой сам грозный Аслан Баграев начертал свое лаконичное послание. Сама чудодейственная бумаженция, выстиранная, высушенная утюгом и склеенная скотчем, лежала на комоде, располагавшемся неподалеку от стола — время от времени Мурат бросал в ту сторону скорбные взгляды. Дело в том, что в процессе чистки написанные Асланом Баграевым буквы расплылись и потеряли отчетливые очертания, что придавало документу довольно подозрительный вид. Шрифт, нанесенный принтером, не пострадал — официальная часть письма сохранилась практически в первозданном виде, а вот чернила возроптали против такого хамского обращения.

— Может, пока вы отдыхаете, я пошлю человека в Грозный? Пусть другую бумагу напишут… — наконец предложил Мурат, не выдержав мук сомнения. — А мы тем временем позвоним и скажем, что вы попали под дождь…

— Не стоит, — отказался я, посоветовавшись с Грегом и в очередной раз отметив, что начальственные товарищи ичкерского происхождения практически поголовно сносно владеют русской разговорной речью. — Очевидно же, что это не подделка. Лишний раз беспокоить такого занятого человека не хочется, а если вдруг у кого-нибудь возникнут вопросы, мы сошлемся на тебя, уважаемый Мурат. Пусть тебя это не заботит. Ну подумаешь — получилось недоразумение! Все прояснилось, ты нам оказал уважение, мы тебе — тоже… И вообще — выброси это из головы, это все мелочи.

Обрадованный Мурат тотчас же выбросил — встрепенулся, приосанился и, как полагается любому начальственному горцу, рванув пару стаканов вина, начал обстоятельно хвастать, как у них тут хорошо — в славном Гирлихаше. Воздух — во! Горы — о-го-го! Вино — от винта! Овны — вообще… И так далее, и в таком же духе — без передышки, под равномерную работу крепких шотландских челюстей, неспешное опрокидывание стаканов и неуклонно растущую степень опьянения гостей.

Я добросовестно переводил, не забывая свой вместительный желудок, сопровождал сказанное Муратом подходящими к случаю комментариями деструктивного характера и внимательно наблюдал за хозяином застолья.