- Марада была героиней. Настоящей героиней. Я заботился о ней. Даже любил, насколько мог кого-то любить в те дни. До сих пор не могу себе простить, как плохо с ней обошелся. Она была настоящим рыцарем и чертовски великолепным человеком, но она не стоила и десятой доли тебя.
- Как вы можете говорить...
- О, знаешь, губами и языком. Как все.
Она опустила голову еще ниже. - Да какое вам дело?
- Ну, это не от широты моего гребаного сердца. Ты мне нужна.
Теперь она подняла голову. - Нужна вам..?
- Не то чтобы... Не то, чтобы я
- С женщиной? Женщиной-человеком?
Он решил, что это не было оскорблением. - Тебе бы следовало с ней встретиться. Серьезно. Она могла бы тебе помочь. Тебе нужна она. Мне нужна ты.
- Но зачем? И почему? Чего ты хочешь?
- Мне нужна героиня, - сказал он просто. - Ты единственная, кого я знаю.
- И... и чем могла бы героиня... помочь вам?
Губы растянулись, пока не показались зубы. Множество зубов. - Что, если бы ты могла отменить самое худшее, что сделала?
Она уставилась на него. Смотрела долго. Без выражения. И наконец моргнула. Набрала много воздуха, вздымая грудь, расправляя плечи. И взяла его руку.
- Круто. - Он дернул ее, поднимая, и прижал ладонь к сердцу. - Знаю, чувство истины на мне не сработает. Значит, мы как бы обычные люди. Можешь решиться и поверить мне, или нет. Я же могу лишь попросить: погляди мне в глаза и поверь, что я никогда сознательно не причиню тебя вреда.
Она смотрела ему в глаза. Долго. Потом коснулась щеки. - Ради памяти леди Тартелл. Ради чести Марады Яркой-как-Солнце.
Лучше, чем он заслуживал. - Теперь тебя надо почистить.
- Что ты надеешься совершить?
- Мы.
- Ладно. Мы.
- Мы, - ответил он, и глаза зажглись улыбкой, - можем изменить историю.
Ныне во Всегда 5:
Любовь абсолютна
"Мы вели войну, Кейн. И каждый сражался за то, что любил сильней всего"
Снова падает снег, но только не на лошадиную ведьму.
На остальных снег спускается сказочными снежинками, легкими и прекрасными и холодными ровно настолько, чтобы освежать. День перетек в ночь, и костер не зажгли, но вокруг них и на некое расстояние в шепчущую белизну светит мягкая, туманная, не дающая теней иллюминация. Когда он спросил насчет нее человека, похожего на его сына, Кейн лишь пожал плечами, кивая на Хрила. - Бог солнца.
- О, конечно. Верно. И как я забыл?
- Нет настоящего мрака, когда Он рядом.
- Наверное, трудно бывает подкрадываться.
- Даже не представляешь.
Через недолгое время Кейн начинает возиться, стискивая зубы и хмурясь сильнее обычного. Затем встает и бредет в темноту. Сейчас он лишь тень, густеющая и пропадающая и показывающаяся вновь по пути к границе видимого.
Дункан глядит на лошадиную ведьму. - Похоже, он озабочен.
- Озабочен. Всегда тревожится, если есть время тревожиться. Таков уж он. Тревожиться стоит, когда он перестает тревожиться.
- Думаю, я это уже понял. Но что не так? Казалось, он контролирует всё.
- Это игра. Он актер.
- Был.
- Не контролирует. Это против его природы. Когда пытается, всё идет на слом. Люди истекают кровью. Обычно он сам, но иногда и другие. Почти все умирают.
- Ах.
- Он не хочет, чтобы ты оказался в этом числе.
- Я думал, у него есть план.
- Есть. Но он знает, что планы его никогда не работают так, как планировалось. Чаще всего возникает дерьмо. Море дерьма. Но он превосходный пловец.
- Припоминаю. Почему на тебя не падает снег?
- Не люблю снег.
- А я люблю снег, - говорит Дункан. - Всегда любил.
- Вероятно, потому и снежит.
- Он делает это для меня?
Она качает плечами. - Трудно сказать наверняка, кто что и для кого делает. Особенно здесь. Может, это ты.
- Как я могу контролировать погоду?
- Еще труднее. Если ты делаешь снег, ты делал его и когда-то еще, не сейчас. Можешь подумать и сказать, как тебе удается?
Он позволяет голову упасть обратно, на холодную подушку сказочного снега. Текут слезы.
- А. - Лошадиная ведьма кивает. - Он напоминает тебе о жене.
Закрытые глаза Дункана движутся. - Всё напоминает мне о жене.
- Как грустно.
- Иногда. Обычно. Снег шел в тот день, когда мы признались во взаимной любви.
- Грустно и счастливо вместе.
- Писатель Земли сказал: нет большего горя, чем вспоминать в дни бедствий времена счастья.
- Данте Алигьери.
Удивление открывает его глаза, поднимает голову. - Откуда ты знаешь?
- Когда-то сказал человек, похожий на тебя. Я не забываю.
- Кто-то, похожий на меня?
- Мы встретились до того, как родился их сын. Я встречала и его спутницу, женщину, на которой он хотел жениться. Она была красива.
- Да, - произносит он слабо. - Была. Очень красива. Хорошо, что Хэри уродился скорее в нее. Я удивлялся, видя его карьеру.
- Твой сын, должно быть, был красив.
- Был. И есть. Наверно. Кем бы он ни был.
- Ты гордишься им.
- Очень. Но не могу сказать в лицо.
- Он не выносит восхищения.