Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Он так и делает - осторожно, ведь лезвие грелось в пламени неведомо сколько и может одарить его ожогом третьей степени; но пальцы не сожжены, и в груди рождается удивление. - Он даже не теплый...

Более чем: меч вливает лед в вены и позвоночник и только теперь, полностью одетый и стоя у костра, он ощущает холод.

- Я на этой стороне. Ты на той стороне. Меч остается между нами.

- До каких пор?

- Пока я не возьму его.

Он озадаченно трясет головой: - Помоги мне немного, Убийца. Всё это...

- Не надо. - Слово вылетает, плоское и твердое и окончательное, как удар топором по дубу. Шрам поперек носа вспыхивает кроваво-алым. Да, его семья наделена дурным характером. - Не зови меня так. Никогда...

Он замирает. - Я ничего такого.

- Отец звал меня Убийцей.

- Но, Хэри, я твой отец...

- Мой отец мертв. Твой сын, твой Хэри, он... кто-то еще. Если вообще существует.

- Ладно. М-да, извини. - Долгий вздох, опущенная голова. - Для меня всё также нелегко.

Двое мужчин садятся друг против друга у костра, между ними меч черного льда. - Так как тебя звать? Будет ли хорошо, если останется Хэри?

- Я пришел сюда как Джонатан Кулак. Мои сделки обернулись худом.

- Джонатан... - бормочет он, щурясь, ведь он должен понять... и тут улавливает намек, и вспыхивает, посылая свет улыбки. - О. Джонатан Кулак. Мило.

- Мог бы догадаться. Если кто поймет, так ты.

- Мы читали вместе. Помнишь?

- Я читал со своим отцом.

- Это важное различие?

- Да, если я говорю.

- Упрямое дитя. Тогда что? Я твой Мефистофель?

- Скорее наоборот.

- О, прошу. Риторическая инверсия столь очевидна, что едва ли поднимается над уровнем банальности. Одинокий Изгой, которого ты так усердно в себе пестуешь, впечатлит туристов. Но помни, кто я.

- Хватит. Просто хватит. Это не антропология.

- Уверен? - Он покашливает, будто перед началом лекции. - Знаешь, что такое антропология?

- То, о чем говорит антрополог. Да, помню. Но я слышал это не от тебя.

Он неудобно сидит на груде шкур. Здесь и сейчас он счастлив, как никогда прежде. Жаль лишь, что сон окончится. - Если я не твой отец, то кто я?

Второй чуть склоняет голову, но скептический взгляд различим сквозь брови. - Сколько тебе лет?

- Не знаю. Какой сейчас год?

- Никакой. Ты помнишь себя?

Он пожимает плечами: - Помню, справлял семьдесят пять. Подарок? Твен с автографом. Помню, ты читал мне.

- Погляди на свои руки.

Он не глядит. - Хэри, я умею ходить - это ключ. Надеюсь только на то, что не забуду сон, проснувшись. Эти образы отражают комплекс юнгианских идей столь сложный, что...

- Ты не проснешься. Это не сон.

Он вежливо хихикает. - Разумеется, ты так скажешь.

- Так и говорю.

- Ты сказал, будто я мертв. Это какая-то загробная жизнь?

- Я сказал, мертв мой отец.

- Ага, вижу. Я не он. Думаю, это некое утешение. Тут малость уныло для Небес, а согласно Сартру, ад - это...

- Слушай, могу звать тебя Дунканом. - Он смотрит на свои руки, и мышцы вздуваются на челюстях. - Полагаю, тебе лучше звать меня Кейном.

Потрясение, словно он коснулся меча, снова охватывает его, мотает и проходит над головой, будто волна. - Теперь мне это не нравится.

- Отсюда еще хуже.

- Мне жаль. - Глаза слезятся, голос стал ломким шепотом. - Мне так жаль, Хэри. Тебе не нужно было становиться Кейном. Мне следовало бы...

- Нам с тобой, Дункан, не следовало бы. Нам следует. Мы должны.

- Если это не посмертный сон, то что?

- Сложное дело.

Он снова невольно кивает. - Может, тебе нужно начать сначала.

- Нет начала. В том часть проблемы. - Кейн смотрит в глаза Дункану, через пламя. - Нет начала, потому что время так не работает. Уже нет.

- Должно быть.

- Ага. Еще часть проблемы.

- Так...

- Я не могу объяснить. Язык подводит. Самый простой способ - считать, будто всё происходит прямо сейчас. Хотя и не так. Следствия могут встать раньше причин. Есть причины, которые вызовут следствия, только если не случатся.

- Хаос.

- Нечто вроде.

- Я о примордиальном Хаосе. Мифологическом. Пустота пред Словом. Гиннунгагап. Тиамат.

- Ага, окей, вроде того. Черви в дохлой корове, мать-ее-так. Вселенная сломалась.

- Сломалась.

- Ага. Будет не слишком большой ошибкой сказать: я тот парень, что ее сломал.

Он пытается скрыть насмешку. - Ты так гордишься своим образом легендарного негодяя.

- Это не гордость.

- Ты всегда настаивал на львиной порции вселенской вины. Романтическая поза. Точнее, поза Романтизма. Обреченный антигерой Байрона. Две золотые медали на Олимпиаде Испорченных Ублюдков, главная роль в фильмах "Мне плевать кому тут больно" и "Неужели не видишь как я страдаю по тебе".

- А люди удивляются, откуда у меня такой злой язык.

- Изображаемая тобой персона - слегка измененный вариант давно известного литературного тропа. Бич Божий. Удивлен, что это не один из твоих эпитетов.

- Бич Божий. Ха, смешно. Я и забыл.

- И тем не менее он - основа твоего образа.

- Да, хотя нет. - Он качает головой. - Не рука Бога держит бич.

- Итак. - Дункан садится прямее, скрестив ноги как портной, руки на коленях. - Вселенная сломана. Полагаю, ущерб как-то связан с моим появлением здесь.

- Ага. Но не так, как тебе кажется.