Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

- Ага. Я тоже. Но не помню. Рукоять Косалла была обернута кожей. Ты пользовался левой рукой. Кожа должна была промокнуть. Помнишь, как я обжег руку, когда взял его?

- Нет.

- Потому что я не обжег.

Райте понял, не только хмурится, но и моргает. Снова и снова. - Почему нет?

- Именно. Именно "почему нет".

Райте мог лишь сидеть и смотреть... хотя видел вовсе не сцену в кабинете.

- Догадываюсь, никто не вытирал рукоять. Догадываюсь, я скорее схватился за нее и масло... пропало. И все забыли, что там что-то было. Как-то так.

- Как-то так... - слабо повторил Райте. - Ты говоришь о Вмешательстве. О чуде.

- И только начал.

- Какая жалость, что нам не изучить сам клинок. Если бы вы с Ма"элКотом не уничтожили его...

- Дерьмо было бы еще хуже.

- Хуже, чем сейчас?

- Поверь. - Он сложил правую в кулак, и поленья, сваленные в известняковом белом камине ради встречи особенно холодного утра, взорвались неестественно-белым пламенем.

Райте заслонился рукой от неожиданного жара - и заметил, что левая рука горит тем же яростным белым огнем, источая облака пара. Изрыгнул брань, которую забыл со дней детства, проведенного на окраинах Лабиринта. - Кейн... Хэри... Кулак, кто угодно. Сделай так, чтобы всё прекратилось!

- Крис твердил, что огонь проще всего. - Он сложил в кулак другую руку, и пламя послушно превратилось в обычное, желто-красное. - Вот истребление - трюк посложнее. Еще не набил руку.

Райте вернул руку в чан. - Где ты научился бросать огонь?

- Ма'элКот. Когда уничтожал Косалл. И когда послал меня назад на Землю, а я загнал поместье Марка Вило во вселенскую жопу. Огонь - это и правда легко, даже для меня. Нужно лишь сфокусироваться. Не как в тавматургии. Тавматургия ограничена свойствами местного Потока. Это ограничено реальностью. Не Потоком.

Он разжал кулаки и продемонстрировал Райте ладони. - Это сила бога.

Все следы черного масла исчезли; горящие в камине поленья остались единственным свидетельством его существования. У Райте звенело в ушах и болели челюсти; он понял, что так сжал зубы, что они могут раскрошиться. Он очень медленно, очень осторожно вынул левую руку из воды и начал разворачивать бинты для оценки. - Бога, который стал твоим злейшим врагом. Величайшей угрозой жизни нашего мира.

- Я привык так думать.

- И ничего не изменилось, разве что стало хуже, - сказал Райте. - Когда я... когда это случилось со мной - масло было скорее едким, способным гореть, нежели всесожигающим.

- Всё меняется.

- Так и не понимаю, как ты можешь это делать.

- Я-то надеялся, что поможешь понять.

- Ни малейшей идеи, с чего начать.

- У меня есть теория... ну, скорее догадка, но вполне разумная догадка.

Он посмотрел на пол. - Приложение Легенд. Первый день. Почему никто не ведает, где был заключен Завет Пиришанте? Почему никто не знает, где эта чертова гора Пиришанте?

Райте без заминки предложил стандартное объяснение: - Дабы ни один народ, ни одна страна не могли присвоить Завет, и дабы всякая страна и всякий народ сочли его своим.

- И так Джанто Железная Рука от имени человечества и Хрил Бранный Бог от имени божественного сонма выковали Завет, бла-бла-бла. Как угодно. Но не только они были там: каждый из великих народов послал свидетелей. Припомнишь, кто был от перворожденных?

- Т'фаррелл Воронье Крыло.

- Ага. Сын Панчаселла Митондионна, связавшего Силу, чтобы запечатать врата между Домом и Тихой Страной. Панчаселл боялся не нас, дикарей... То есть хумансов. Он боялся наших богов.

Углы рта Райте ползли сторонам и вниз; брови лезли по сторонам и вверх. - Так о чем ты?

- Сам не знаю. Просто у меня такое чувство, будто я знаю, что есть Пиришанте.

- Что, - сказал Райте осторожно. - Не где.

- Ага, и даже не что, а кто. И... - Он глубоко вздохнул и протяжно выдохнул. - И начинает казаться, что именно я двадцать пять лет служил этому кому сукой для дранья.

Лошадиная ведьма: Одичавшие

"В землях юга, от Кора до Ялитрейи, мудрые женщины говорят, что твоя лошадь - это ты сам, только без имени".

Лошадиная ведьма, "История Войны в графстве Фелтейн", добавления

В перекрестье она казалась миловидной.

Едва заметными движениями пальцев он мог перевести прицел на грудь, пока здоровенный скакун, на котором она ездила без седла, брел по днищу оврага, дощипывая скудную траву, оставленную позади большим табуном. Он не мог определить возраста; кожа ее была цвета мореного дуба, вольная масса волос пронизана отбеленными солнцем прядями. Жилет являл голые руки, тоже темно-древесного оттенка и жилистые: сильные мышцы под скудной порцией жира. Столовая ложка или того меньше. Из-под длинной рубахи виднелись ноги, длинные и сильные, в кожаных штанах. Ехала она, отведя пятки и расслабив колени, в руках ничего не было.

- Сукин сын, - сказал он. - Так они меня не тянули за член.