Закон крови

– Одежду какую-никакую дайте старую, поучите нашим обычаям, заодно и человеческому языку. Она очень долго жила у лашии, забыла человеческое.

– Слишком долго! – проворчала себе под нос сухая, вечно всем недовольная Эйра, когда вождь отошел.

– Не ворчи, старая! – добродушно усмехнулась низкорослая толстушка Ола. – Нам же лучше, а то все меж собой цапаемся!

– Вот и устраивай ее где хочешь, – огрызнулась Эйра, – хоть на свою лежанку!

– Ну и ладно! Для всех места хватит.

Привычно переругиваясь, они вместе отправились готовиться к приему незваной гостьи. Дел много: новую лежанку приготовить, подумать, как лучше отбить от тела запах лашии, а не то и одежда, и жилье провоняют. Об одежде не беспокоились, знали: подойти может только что-нибудь из вещей Ланы, их третьей подруги. Знали и то, что именно она, молчунья Лана, молодая, красивая, но бесплодная, приведет гостью.

Унесли тела погибших, – вдовы, матери и сестры будут готовить их к ледяной тропе. Разошлись по своим очагам уцелевшие в схватке: их ждут тепло, покой и ласковые руки. Вождь, Анго и Лана подошли к женщине. Она сидела на прежнем месте, покорно ожидая своей участи.

– Анго, ты теперь толмач, – улыбнулся вождь. – Она может понять наши речи только с твоей помощью, – добавил он в ответ на немой вопрос. Слово «толмач» Анго не знал.

– Скажи: эта женщина, – он указал на Лану, – отведет ее туда, где она будет жить. Пока. Скажи: она должна слушаться тех, кто ее приютил, делать все, что они скажут.

Женщина закивала, подобострастно улыбнулась и вновь, как там, припала лицом к мокасинам Арго. И снова он поднял ее на ноги. Края плаща разошлись. Воняло нестерпимо, и все же в ярком солнечном свете это тело, сильное, гибкое, упругое, не боящееся мороза…

Он обратился к Лане:

– Постарайтесь прежде всего запах отбить. Еда будет, шкуры будут – из моей доли. Понадобится – зовите Анго, только не сегодня, сегодня отдых ему нужен… На закате приведи ее к Колдуну, я буду там. Поговорить надо.

Женщины направились в одну сторону, мужчины в другую. Анго молчалив, задумчив и как будто чем-то удручен.

– Послушай, Анго, – обратился к нему вождь, – ты – перерожденный, ты охотник нашего Рода, ты мой сын. Но та женщина выносила, выкормила и спасла жизнь Девочке, ставшей

сыном Мамонта! Понимаешь? И об этом надлежит помнить! Вот потому-то ее не только не убили, сюда привели, к нам! Раз уж привели, помочь нужно! А для этого узнать: откуда она, чью дочь лашии захватили? Ты-то и в Средний Мир вошел там, у них, – ничего знать не можешь. Быть может, она помнит? Вот и хочу расспросить. Вместе с Колдуном. Тут без тебя никак… понял, что значит «толмач» ? То-то!..

– Отец! Я позову брата. Можно?

– Конечно! А то он уж о нас и забыл совсем, от своей Туйи на шаг отойти не может! Заупрямится, скажешь: вождь приказал! Но это – на закате, а сейчас… Поесть и отдохнуть тоже не мешает. А о пустом

не думай, не волнуйся: было и нет! Ты – наш, и это неизменно! Если, конечно, сам все не порушишь.

Но Арго не знал о том, что действительно волновало его нового сына.

(…«Надлежит помнить»! Что же и бросило его, воина, сына Мамонта, на колени перед этой женщиной, если не память? О тепле и защите, о материнской груди и теплом молоке, о сунутых тайком за щеку лакомых кусочках… И о ласке! Да-да, и о ласке, почти неведомой даже детенышам лашии. А ту маленькую девочку мама любила. И выходила. И спасла – от зубов, от лап! И видно, не умерла вовсе та девочка, что-то от нее осталось глубоко запрятанным в сердце молодого охотника Анго! «Помочь»? Да, он поможет, хотя помнит не только об этом…)

Женщина сидела у очага спиной ко входу, чуть в стороне от гостевого места. Теперь никто не мог бы даже подумать, что еще день назад она, голая, жила среди лашии, как лашии, была среди них почти своей… хотя и обреченной. Лана не поскупилась: малица почти новая, и меховые штаны, и торбаса. Светлые волосы уложены по женскому обычаю, с помощью кожаного налобника, лицо обильно смазано жиром, и ненавистный запах лашии совсем не ощутим. Похоже, ее нисколько не стесняют ни одежда, ни то, как она сидит: скрестив ноги, руки на коленях, ладонями вперед – поза, привычная для детей Мамонта, но едва ли принятая у лашии. И огонь нисколько не пугает, – видно, вспомнились прежние времена, стоянка, откуда ее похитили… Отсветы пламени играют на широком лице, и кажется, выражение его неуловимо меняется.