Закон крови

(От Колдуна они возвращались молча и уже подходили ко вдовьему жилищу, когда женщина, не меняя походки, без выражения произнесла внезапно несколько коротких, отрывистых «слов». Анго ответил, затем прозвучала еще одна короткая реплика – и все. Но Дрого показалось, что брат его смущен… быть может, даже, покраснел до ушей!)

– Да… так. Почти ни о чем.

(Она спросила о том же, о чем он решился спросить Колдуна. Только грубее. И с насмешкой. Или это только показалось?)

– Ну ладно. Не хочешь, не говори.

– Да нет! Просто… она удивилась, что я стал мужчиной.

Помолчали. К вечеру натянуло тучи, и сейчас – ни одной звезды. И Небесная Старуха еще спит. Ветер чувствуется даже здесь, в центре стойбища, под защитой деревьев, что же делается там, на склоне! И в этом ветре Дрого впервые ощутил нечто новое… влажное и свежее. Говорят, весной запахло, хотя до весны – еще ждать и ждать! Одноглазая не раз и не два будет просыпаться и засыпать и снова просыпаться и засыпать…

– Пора, брат! – проговорил Анго и положил обе руки на плечи Дрого.

– Пора! – согласился тот, повторяя жест. – Совсем я тебя забросил, ты уж прости! Меня уж и Туйя корит. Да ты бы и сам к нам захаживал! Ничего! Вот пойдем с тобой на охоту, покажу еще раз, как петли ставить. Хитрость одну покажу! И металке поучу еще!..

– Да, брат! – улыбнулся Анго. – Анго понимает. Ты вчера в бою меня спас!

Дрого любил его улыбку – мягкую, открытую и всегда немного грустную. Сказать?

– Знаешь, Анго, моя Туйя уже малыша носит! Говорит, сына! Говорит, к лету родится!

Анго сжал и слегка встряхнул его плечи:

– У Анго будет… как это?.. пле-мян-ник! Отцу сказать?

– Нет! Завтра сами к вам придем, тогда и скажем. Уже на ходу Дрого вспомнил:

– Да! Послушай, от кого ты это словечко узнал – «лашилла» ?

Он произнес так, как Анго у Колдуна. И был очень озадачен услышанным.

– Ни от кого! – все так же улыбаясь, ответил Анго. – Мне его там словно кто-то на ухо шепнул. Я даже не сразу понял, что это значит.

Когда Анго вернулся домой, отца еще не было. Прежде всего он покормил очаг, – Анго всегда делал это с особым старанием и удовольствием, словно никак не мог поверить до конца, что действительно умеет приручать огонь, заботиться об огне, говорить с огнем! Подумалось: «Может, поесть перед сном?» (Вот еще одно, к чему никак не привыкнуть: обилие пищи!) Но нет. Сыт, да и глаза слипаются.

Сняв малицу и торбаса, он сложил свою одежду в изголовье, так чтобы она не закоченела от утреннего мороза, нырнул под медвежью полость и с наслаждением вытянулся на мягкой оленьей шкуре, прикрывающей сладко пахнущий лапник. Наверное, он уйдет в сон, не дождавшись отца.

Странно! Только что слипались глаза, телу удобно, мягко, тепло, а сон не идет! Мысли приходят в голову. И на сердце тревога. И он знал – почему это так. Снова и снова перебирая в памяти разговор в жилище Колдуна, свое толмачество, Анго мучился вопросом: все ли правильно? Не ошибся ли он в чем-то – не в словах, нет! – в чем-то главном?

Да. Все, что говорила она, походило на правду, – в том, что касалось и его памяти. Но даже здесь…

Самоотверженная мать, мать-страдалица, защищавшая дочь, спасавшая дочь единственно доступным способом – своим телом, человек, пытающийся выжить среди нелюди… Если так и было, то давно, в раннем детстве, когда девочка и в самом деле знала материнское тепло, материнскую ласку, но не могла судить о том, кем была ее мать среди лашии. Но после…