Закон крови

Где помещается самая важная, самая сокровенная Жизненная Сила? В сердце? Нет, в животе! Так считают дети Мамонта… Да и не только они! Именно на живот наводят порчу. Именно там может угнездиться злая сила, именно оттуда отсасывает колдун конку… И если отвергнутый хочет вернуться к Первопредкам и вновь заслужить их покровительство, он должен в урочный час своей рукой взрезать Священным клинком собственный живот – и так вступить на ледяную тропу!

Колдун не боялся смерти. И боли не боялся: даже лишенный своей Силы, он мог погасить любую боль. Но сейчас… Чтобы достигнуть того, чего он хочет, требовалось встать на ледяную тропу таким, как ползунчик. Без защиты. Значит, боль будет.

Колдун не понял, что произошло. Белое сияние задрожало, потекло тягучими струями или каким-то струящимся пологом, занавесившим Мир…

(Или он уже нанес удар, сам того не заметив?!)

И он, не только Безымянный, но и Бестелесный, оказался вдруг там, где все так безотрадно и уныло. Над ледяной тропой.

В отличие от прошлых полетов, он в этот раз совершенно не воспринимал самого себя. Никак. Словно и не было его здесь вовсе. Но он – был. И ОНИ это сразу поняли.

ОНИ. Отец и двое сыновей, обряженные как должно, при оружии. Именно так завтра их тела лягут в могилы.

Они смотрели на него, все трое, и Колдун понимал: видят! Всего видят, всю его суть: и прошлое, и будущее… и Единое в нем, то, что вне Времени… Великий червь наматывает бесконечные кольца, но вечно кусает собственный хвост.

Арго, Дрого и Анго одновременно подняли руки в традиционном приветственном жесте сыновей Мамонта. И затем – загораживающий, запрещающий жест:

«Рано! Ледяная тропа – еще не для тебя! Твои тропы еще там, в Среднем Мире!»

Колдун слушал эту речь, речь мертвых, уходящих в Иное. И поведанное ими на ледяной тропе было невероятно, непостижимо! Он не знал, что такое вообще возможно! Теперь понятно, почему закрыты Миры, почему нет для него путей к предкам! К старым предкам, к прежним предкам! Теперь меняется все, и новые тропы берут свое начало там, в Среднем Мире, куда он должен сейчас вернуться.

Прощальный жест.

«Навсегда?»

«Надолго!»

Колдун сидел в той же позе, скрестив ноги, спиной касаясь березового ствола. Лишь правая рука его разжалась, и Девственный кинжал лежал на коленях. Очнувшись, Колдун убрал его назад, в кожаный мешок. Предстояло иное. Приведя в порядок свою одежду, он стал ждать.

Теперь его восприятие становилось иным. Возвращалась Сила, Колдун ощущал это всем своим существом – и менялся сам Средний Мир, и невидимые, играющие в сиянии Одноглазой, скрывающиеся во тьме, в стволах, в листве, переставали быть невидимыми – для него, и, робея, они это понимали и уже ни за что не решились бы сейчас затевать свои жестокие игры с человеком. Сейчас Колдун мог бы их призывать, расспрашивать, грозить… Но сейчас они ему не нужны, сейчас он ждет другого.

Зверь возник у его ног словно из ниоткуда. Не дух, не невидимый, принявший чей-то облик, – живой зверь. Волчица. Совсем молодая. И не по волшебству, не из Иного Мира возникла она здесь, – просто за все эти страшные дни и ночи одинокого выживания она научилась быть скрытой. Бесшумной.

Белое сияние ясно освещало ее шерсть, остроносую морду, поднятые уши. То ли в этом колдовском свете, то ли и в самом деле Колдуну показалось, что окрас ее шерсти какой-то не такой… необычный для волков. Не злобясь и не страшась, она легла, прильнув к его ногам левым боком, и бесстрашно посмотрела прямо в лицо человеческим взглядом. Глаза совсем человеческие, а вокруг глаз – темные круги. Такие круги, только белые, рисуют посланцы детей Мамонта, несущие в дальние общины особо важные вести.

«Привет!» – сказала волчица. Конечно не вслух, не словами.

«Привет, – так же ответил ей Колдун. – Я – Безымянный, Колдун детей Мамонта… Бывших детей Мамонта, – поправился он. – А ты кто?»

«Я – Олина. Посланница».