Закон крови

Но, как говорил наш инструктор по парашютному спорту, «десантник не тот, кто не боится прыгать, а тот, кто боится, но прыгает». Вот я и прыгнул влево и вперед за мгновение до того, как на моей голове захлопнулась огромная разинутая пасть, облепленная белой пеной. Прыгнул, боясь отчаянно, до трясучки под ложечкой, до ответного рева, рвущегося из груди, до предательской дрожи в сведенных судорогой руках. Которую надо было чем-то компенсировать, куда-то девать, чтоб не превратиться в комок мяса, валяющегося на траве в собственных испражнениях и воющего от страха. Например, схватить левой рукой пролетающую мимо тварь за холку, а правой с бешеной скоростью насовать ей клинком в шею, в грудь, в лапы, куда ни попадя, лишь бы как-нибудь стряхнуть с себя липкий ужас, сочащийся из всех пор моей кожи и потной, мерзкой пленкой облепивший тело.

Возможно, мне удалось это потому, что Мангуст бежал не по-волчьи, а на задних лапах, оберегая сломанную переднюю. Мне кажется, вряд ли я смог бы повторить этот трюк, будь мой враг зряч и не покалечен местами. Но, как бы то ни было, что получилось – то получилось.

Не ожидавшая такого поворота событий тварь рефлекторно рванулась в сторону, оставив в моей левой руке клок серой шерсти и пятная траву черной кровью. Этот рывок не прошел для меня бесследно – черные когти одной из лап распороли мне бедро чуть выше колена.

Боли не было. Было ощущение, словно в ногу ударило током из трансформаторной будки. Такое бывает, когда рвется крупный нерв. Я рефлекторно дернулся всем телом и, не удержавшись на ногах, упал на колено.

Хреново…

Очень хреново.

На одной ноге мне теперь точно никуда не убежать. И если чертов оборотень не дурак, ему нужно всего-то подождать минутку-другую в сторонке, пока я не истеку кровью и не превращусь в обескровленный свежий бифштекс.

Но, видать, Мангуст или кто-то там, в кого он превратился, предпочитал мясо с кровью. Развернувшись в нескольких метрах от меня, слепой оборотень принюхался – и прыгнул снова.

Странно, но этот самый «удар током» от разорванного нерва имел и положительные последствия.

Страх ушел из меня вместе с кровью, толчками вытекающей из рваной раны на бедре. И правда, чего бояться без минуты покойнику? Особенно когда той минуты у него нет и на него, неподвижно застывшего на одном колене посреди аккуратно подстриженного газона, несется серая зубастая паскуда, взявшая в последнее время в привычку жевать и драть в лоскуты мои ноги.

И такое меня зло взяло, что не стал я даже пытаться защищаться. А просто, когда разверстая пасть оказалась от меня близко настолько, что я вместо воздуха вдохнул не смесь лесных хвойных ароматов, а ее смрадное дыхание, я выставил вперед согнутую в локте левую руку и всем телом подался вперед, вгоняя ее как можно глубже между зубастых челюстей монстра.

Мой встречный толчок компенсировал инерцию его тела. Пасть захлопнулась, до кости прокусив мясо на моей руке – и при этом завязнув в ней коренными зубами. Придись такой укус на клыки, чудовище просто перекусило бы мне руку, словно куриное крылышко. А так у меня появилось мгновение для того, чтобы перехватить нож Папы Джумбо обратным хватом, со всей силы вогнать его под ключицу огромной твари и, провернув оружие в ране, вырвать обратно. Так и отпечаталась в моем мозгу картинка – моя рука на фоне старинного фонаря, сжимающая кинжал, по гарду измазанный в дымящейся крови.

Оборотень хрипло взревел, разрывая пасть в крике, рвущемся из недр его тела, – и заодно освобождая из зубастого капкана мою искалеченную руку. Правда, толку от этого было мало – рука повисла плетью. Но это было уже неважно.

Чудовище стояло передо мной на задних ногах, содрогаясь всем телом, а из дыр в его шкуре лилась черная кровь. Особенно сильно хлестало у него из-под ключицы – это я отработанным уколом под названием «запятая» порвал то ли артерию, то ли подключичную вену, то ли и то и другое сразу. Что ж, у нас с ним оставалось по одному удару. Я ясно видел, куда нужно бить, – вот она, открытая зона под его левой гипертрофированной грудной мышцей, непроизвольно сокращающейся от боли, пронизывающей волчью тушу. И так же ясно я видел, как медленно, но неотвратимо заносится наискось его правая лапа с пятью черными кинжалами, которые гарантированно снесут мне голову по-любому, ударю я ножом или по какой-то причине раздумаю.

Я не знаю, почему я не ударил. Как и не знаю, почему не ударил он. Что остановило нас в то мгновение, когда наши конечности, отведенные для последних в нашей жизни движений, замерли в воздухе? Но факт – вещь упрямая. Длинная, слишком длинная секунда, равная двум ударам наших разгоряченных битвой сердец, миновала.

А в следующее мгновение воздух разорвал пронзительный женский крик:

– Стойте! Остановитесь!!!