Закон оружия

– И на том спасибо, – произнесла Степанида. – Там мужичок ненашенский, раскосый такой, на твоем пепелище покопаться хочет, что-то свое поискать. Пусти его в лес, подсоби чем сможешь. Он, кажись, тоже за Русь душой болеет.

Колыхнулось недовольство в зеленых глазищах – то ль попросила, то ль приказала? – но смолчал леший. Лишь прошелестел:

– Хорошшшшоо…

– Благодарствую.

Бабка открыла глаза и вновь поклонилась лесу. А когда разогнулась – почудилось, будто мелькнуло что-то зелено-бурое меж стволов.

Степанида улыбнулась про себя. Не так уж слаб леший, как хочет казаться. Сказками, притчами, преданиями еще долго будет жить на Руси древняя сила, которая – как очень хотелось верить – тоже не останется в стороне перед общей бедой.

* * *

Вереница телег тянулась от ярмарочной площади к западной стороне города, где исстари селились купцы и иной народ, из тех, что побогаче. Дома здесь были выше и просторней, из-за заборов обширных дворов слышалось мычание, ржание, квохтанье и перебранка многочисленной челяди, замолкающая лишь с приближением ночи.

Телеги Игната были почти пустыми – все, что лежало на них, было роздано на потребу обороне города. Телеги Семена были куда полнее, потому как хозяин рассудил здраво – на кой воинам меха весною? Только мешать будут в сече. Потому, остановив кровь, текущую из носа, и кое-как отскоблив подсохшую юшку с бороды, свернул Семен торговлю-раздачу быстро и сноровисто и сейчас вместе с братом вел общий караван в купеческую слободку – благо дома рядом.

На хмурых лицах братьев застыла тяжкая дума. Говорить не хотелось. А чего говорить – ясно все. Но и молчать тоже было невмоготу. Есть такое свойство души человеческой: поговоришь об общей беде с товарищем по несчастью – вроде и полегче. Пусть даже от разговоров этих толку никакого – одно сотрясение воздуха.

Первым нарушил молчание Семен:

– Воевода людей послал оплывший за зиму ров глубже рыть, подгнивший обруб[96] править, склоны вала ровнять, надолбы[97] ставить. Что мыслишь? Поможет?

– Супротив Орды? – горько усмехнулся Игнат. – Поможет. На час позже нас на копья взденут. В дальних странах видал я крепости – вернее, остатки крепостей, что были куда посерьезней нашей. Да только ордынцы сметали их с пути словно пылинку. Невеликие были те остатки, скажу я тебе.

– И чего делать-то будем? – осторожно спросил Семен. Все еще не верилось ему, что налаженная, размеренная жизнь кончается и до конца ее остались считаные часы.

– Эх… – вздохнул Игнат. Потом поднял голову и, взглянув на тусклое весеннее солнце, остановился и зажмурился на мгновение. – Ехал домой, думал, родню увижу, отчий дом, отдохну – да снова в путь-дорогу. Эдак вот живешь-живешь и не знаешь, что твоя путь-дорога – вот она, закончилась…

– Дык путь-то, он не один. Другой найти можно, – осторожно сказал Семен.

Игнат перестал любоваться Ярилой сквозь веки и, открыв глаза, внимательно посмотрел на Семена.

– Другой можно, – сказал он, возобновляя шаг в такт равнодушным шагам волов, влекущих телеги. – Да только это уже не наш путь будет, брат.

Впереди показались коньки знакомых крыш. Однако Игнат, похоже, домой идти не собирался.

– Слышь, Семен, – сказал он, снова останавливаясь. – Отведи-ка мои телеги в детинец.

– В детинец? – удивился Семен. – Ты в своем уме? То ж тебе не ярмарка.

– Так я не торговать в детинце собрался, – сказал Игнат.

– А какого тогда лешего… – начал Семен.

– А такого, – отрезал Игнат. – Наши меха нынче городу сильно сгодиться могут.

– Не возьмет ордынский хан откупного, – покачал головой Семен. – На кой ему откуп, когда все можно забрать вместе с откупщиками?

– Задумка одна есть, – сказал Игнат. – Надо с Федор Савельичем обмозговать. Да и сам я, глядишь, воеводе сгожусь. Поди, не калика перехожий, меч в руках держать не разучился. Ну так отведешь телеги?

– Отведу, – пожал плечами Семен. – Только поначалу скотину накормлю да сам отобедаю. И тебе то же советую.

– Не до обедов нынче, – отмахнулся Игнат. – Время не ждет.

Он повернулся к крайней телеге, вытащил заранее припасенный сверток с длинным кольчужным доспехом дорогой византийской работы и тяжелым боевым топором, купленном в Суроже, отвязал от задка телеги коня, вскочил в седло и поскакал к детинцу.

– Ну что ж, скачи, братко, – хмыкнув, сказал Семен вслед удаляющемуся вдоль улицы топоту копыт. – Может, и вправду помимо твоих мехов заодно сгодится воеводе и твоя шкура. На что-нибудь…

* * *

Перестук множества топоров слился в один сплошной шум, словно огромная стая дятлов спустилась на Козельск и истово принялась за работу, выковыривая из коньков крыш промерзших за зиму жуков-древоточцев.

Сотни факелов разгоняли ночную тьму. Вонь горящей смолы, которой были пропитаны факелы, перестала быть вонью, став привычной.

Сразу делалось многое.