Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)

Но одного взгляда на Мелитрису было достаточно, чтобы понять, она уже не принадлежала этому дому. На лице ее блуждало мечтательное, рассеянное выражение. Оно появляется, когда окоченевшие от холода люди входят в теплую воду, или слышат дивную музыку, или после долгой молитвы поймут, что услышаны небесами.

- Попросите кого-нибудь из слуг вызвать карету, любой извозчик подойдет,- обиходная простота этой фразы решила дело, обсуждать что-либо дальше было бессмысленно.

- Жизни не пожалею, чтобы вызволить из темницы вашего сына,- сказал на прощанье Никита, и родители сразу поверили в правдивость его слов.

В карете Мелитриса осторожно прижалась к Никите. Чтобы ей было удобнее, он поднял руку и положил ее на спинку сиденья. Но Мелитриса выпрямилась и умастила руку спутника на своем плече.

- Если бы вы знали, мой князь, как я устала,- произнесла она блаженно.- Нет, нет, вы не убирайте руку, она мне не мешает. Просто мне кажется, что я сейчас усну. Странно, да? Это самый счастливый день в моей жизни... Разве от счастья засыпают?

Он поцеловал ее во влажный висок. Не застудить бы. Господи... Она такая слабенькая. Мелитриса тронула руку его губами.

- Как вы очутились в доме Тесина?

- Я вам все расскажу... потом. Я всегда знала, что вы меня любите. Много раньше, чем вы узнали об этом,.. Только если я усну, не забудьте меня в этой карете... при вашей рассеянности станется. Ах, мой князь... мой Никита.

Через три дня они обвенчались.

Опала

Первые обвинения Фермеру, присланные Конференцией и императрицей из Петербурга, выглядели почти невинно, во всяком случае в тоне реляций слышались упреки более в недобросовестности, чем обвинения в злоумышленности. Фермеру пеняли за краткость описания Цорндорфской баталии и невнятность военных планов. "План прошлогодней кампании гораздо подробнее был,-раздражалась императрица,- там видно, который полк и когда дрался и что после чего происходило*. На планах же Цорндорфских видно было расположение полков, но в описании действия их либо совершенно умалчивались, либо говорилось все так кратко, что Конференция в Петербурге не могла составить точного представления о кампании.

* Имеется в виду Гросс-Егерсдорфская баталия с фельдмаршалом Апраксиным.

____________

Фермер трудолюбиво отвечал, что описание баталии и не может быть полным, понеже за пылью и дымом нельзя было рассмотреть движение полков и услышать внятные распоряжения офицеров. Тут же фельдмаршал несколько ворчливо присовокуплял, что вследствие непрерывного движения армии и плохой погоды, а именно жестоких осенних ветров (о, эта плохая погода!), он не имеет достаточно времени для написания подробных отчетов.

По одним из дошедших до нас документов. Фермер был англичанином, по другим- лифляндским немцем. Это не суть важно, потому что с рождения он был наделен типическими, несколько шаржированными чертами характера, присущими и той и другой нации. Его английские предки, если таковые существовали, наградили его чопорностью, немногословием и уважением к традиции. Немецкие гены сделали его аккуратным, необычайно трудоспособным и педантичным даже в мелочах. Он был чужд всякого азарта, ненавидел неожиданности. Наверное, этих качеств недостаточно для истинного полководца. Про Александра Македонского или Фридриха Великого не скажешь, что главные их качества порядочность и аккуратность, более того, эти качества характера, награди ими их Господь, были бы ярмом на шее, кандалами на ногах.

Судьба попервоначалу очень разумно подыскала Фермеру место в жизни, он стал интендантом высокого полета, бумаги были всегда в порядке, связи в свете надежды, взяток он не брал никогда, аккуратность сопутствовала каждому его деянию, и вдруг - армия, да еще русская армия, а он в ней фельдмаршалом! Как тут подчинить все бумаге и печати, если русским эта самая бумага вообще противопоказана, а воюют они хорошо только тогда, когда их разозлят, раззадорят, доведут до высшего душевного подъема, когда им на все наплевать: пусть я погибну, но тебя, германца, сук-ку чужеродную с твоим идеальным порядком - пришью, уничтожу, задавлю!

Посылая невнятные с точки зрения Конференции и Елизаветы реляции о Цорндорфской битве, Фермор страдал несказанно. Он действительно не мог представить точного и аккуратного описания битвы, потому что все с самого начала пошло бестолково, по-русски, и дым этот чертов с пылью, что застил всем глаза, и пьянство в самой сердцевине баталии, и сомнительный вывод всего происшедшего- с одной стороны, мы понесли сокрушительное поражение, но с другой стороны, Фридриху так наподдали, что весь летний сезон для него пошел насмарку.