Закон подлости гласит...

— После этого заявления, я намерен ввести цензуру на названия, — раздался позади меня голос. — С завтрашнего дня мое постановление вступает в силу. Одной бессонной ночи вам должно хватить, чтобы достать словари и вспомнить правила словообразования и благозвучия. В противном случае я каждое заседание буду зачитывать особо понравившиеся названия вслух. Ирвинг Гамильтон! Будет справедливо, если я начну с вас. И если кто-то рассмеется, я приму меры. Даже с учетом прошлых заслуг, боюсь, что ваше кресло освободится очень скоро и его займет более достойный кандидат.

«Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!» — промелькнуло у меня в голове. Канцлер от магии нахмурился и подался вперед. Ирвин надулся от гнева, как индюк, захлебываясь от негодования.

— Нет! Ни в коем случае! — заорал Иврин, дергаясь на своем стуле. — Я внес их во все каталоги! Я уже написал по ним целую стопку научных трудов и монографий!

— Кто учил вас перебивать? Вам не говорили, что это — невежливо? Даже для ученого с мировым именем, — вкрадчиво заметил инквизитор, стоя позади меня. — Сколько статей нужно написать, чтобы получить право перебивать? Предоставьте завтра перечень научных изданий и требования к оформлению. Я займусь этим вопросом в свободное от работы время.

Ирвин возмутился, но канцлер от магии бросил на него уничижительный взгляд.

— Я протестую! Я… — возмутился агромаг, глядя куда-то наверх. — Это инквизиционный произвол! Эта девица заслуживает тюрьмы! Я требую для нее наказание по всей строгости закона! Я не собираюсь молчать! Да вы знаете, кто я? Я — Ирвин Гамильтон! И я не позволю закрывать мне рот!

— Покиньте помещение. Акции протеста вы можете спокойно проводить в коридоре, а если быть точнее — на улице. Дверь открывается наружу. Достаточно просто повернуть ручку вправо до упора. Благодарю, — раздался голос позади меня, сопровождаемый шумным вздохом.

Ирвин бросил презрительный взгляд на канцлера от магии, который за него не заступился. Тот в свою очередь взглянул на часы. Ирвин никуда уходить не собирался, молча протестуя и пылая гневом.

— Я предлагаю вам скромное вознаграждение за моральные страдания и испорченное платье в размере тысячи эрлингов, если завтра в газете появится красивая статья о том, как ученый с мировым именем показывал вам плоды своей научной деятельности. Обязательно укажите, какой вклад он внес в науку. Не думаю, что стоит перечислять все его научные труды, но основные должны фигурировать в статье. Обязательно. Если будут какие-то вопросы, мы вам все расскажем и поможем грамотно составить библиографию. Этот человек действительно прожил всю свою жизнь, помогая другим.

Я молчала и смотрела на протянутые мне деньги. То, что было в подвале — цветочки. Сейчас мне в любом случае попадет на ягодки. Молот застыл над наковальней.

— Я уже высказала свое мнение, — ответила я, с сожалением отворачиваясь от протянутых денег. — Это — моя принципиальная журналистская позиция. Инцидент в красках описывать я не стану, но упоминание о нем будет.

Маг посмотрел на меня нехорошим взглядом, а потом нахмурился и вышел из кабинета. За ним засеменил в одном тапке Ирвин, бросая грозные взгляды в мою сторону. Дверь хлопнула так, словно кого-то только что пристрелили.

— Я могу идти? — спросила я, пытаясь оторваться от стула. Несмотря на все нехорошие предчувствия, я смогла отлипнуть, глядя на безнадежно испорченную мебель философским взглядом любимой кошечки.

— Да. Тебя проводят, — произнес инквизитор, отворачиваясь. — Утром тебе выдадут новые документы взамен испорченных. Ах да. Завтра, чтобы я тебя не видел в Академии. Если увижу — пеняй на себя. Поищи другие темы для сенсаций.

Когда я шла по улице в сопровождении двух патрульных, со стороны это напоминало конвой. Такое чувство, будто они вели меня в тюрьму. Хотя, так оно и есть. Если для кого-то дом — это крепость, то для меня — это тюрьма. Моя облезлая тюрьма в ночном сумраке выглядела все так же убого и гнусно. В почтовом ящике я нашла письмо-уведомление о том, что вместо пяти тысяч мне следует уплатить всего лишь пятьдесят эрлингов. Я так же обнаружила письмо по поводу непогашенной задолженности за пять лет. Философски взглянув на пятизначную сумму, я вздохнула.

Меня довели до двери, которую я открыла своим старым ключом, мысленно пытаясь мобилизоваться перед неизбежной головомойкой.

— Что это значит? Да как ты выглядишь? — выл призрак, капая мне ядом на напряженные нервы. — Не может быть! Тебя опозорили! Чуяло мое сердце! Позор! Не для того тебя растили, не для того тебя кормили, чтобы… Да кто ж тебя после этого замуж — то позовет? Да что ж мне с тобой делать?

— Оставить в покое! — огрызнулась я, погружаясь в теплую ванну. Клей постепенно размокал и смывался. Волосы после вынужденной яблочной маски были гладкие и шелковистые, кожа на лице — упругой и нежной, а на поверхности воды плавали белые, приятно пахнущие лепестки. Деревянное платье и дубовые панталоны стояли у стены.