Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

Но почему-то в голосе ее была грусть.

— В том-то и дело, красиво… Сколько поэзии! Само совершенство… Нет, я не могу, Стас! Здоровье этого чуда!

Ахмед улыбался. Он радовался эффекту. Натали ему перевела, что ребята пьют за здоровье танцовщицы.

Ахмед попросил поднос, положил несколько купюр, отправил поднос дальше. Он за гостей благодарил артистку.

Но что больше всего удивило Левочкина — наколка на ее подбородке, небольшая, в полспички вертикальная полоска. Очевидно, сделана в детстве, какой-нибудь племенной знак. Наколка не портила ее прекрасного лица.

«Как на Чукотке»[16], — подумал он.

Долго исполнялся танец живота. Но смотреть его можно было бесконечно. И никто не задавался вопросом, где здесь танцевальное мастерство, а где красота женщины, — все было слито воедино, все являло сиюминутный шедевр, выполненный на одном дыхании. Танец прекратился, и оркестр, заигравший туш вслед уходящей танцовщице, не мог заглушить аплодисментов. Она остановилась, набросила на плечи легкий газовый платок, всем улыбнулась, всем показала свое прекрасное лицо, потом собрала платок в комок, стянула его с плеч, медленно пошла к выходу, дала возможность еще раз полюбоваться своей фигурой и царственной походкой. Наверное, так богини ходят по лугам. Впрочем, Левочкин давно заметил, что марокканская женщина даже улицу переходит как королева, случайно вышедшая за покупками. Сколько изящества и достоинства!

«Где их учат этому? С колыбели, что ли? И разве можно этому научить?»

На эстраде снова появились четыре атласские толстушки.

А прима демонстрировала только один номер. Сейчас, заметил Левочкин, она пробиралась к выходу. Туфли на высоких каблуках, джинсы, меховая накидка (хотя на дворе — Африка), длинные черные волосы.

— Хорошего понемножку, — вздохнул он и встал и, прижав правую руку к сердцу, поклонился ей. Стас тоже поднялся, вдвоем они снова стали аплодировать, она улыбнулась, кивнула им, прощаясь, что-то прошептала — в шуме-гаме не разобрать, возможно, благодарила. У самой двери обернулась, помахала рукой.

На площадку между тем вышла другая танцовщица. Голубые полосочки на бедрах и груди были обсыпаны серебряными блестками. Она не была красивой, скорее миловидной, чуть полнее примы, и, понимая, что не выдержит конкуренции с предшественницей, танцевала недолго. Лукаво улыбаясь, вытанцовывала между столиками, кого-то отыскивая, и вдруг, скатав газовый шарф, бросила его, как мячик, в Стаса. Стас подхватил — и понял: отступать поздно.

Она вывела его из-за стола. Развязала ему галстук и бросила его на стул. Ловко со спины стянула ему пиджак и также положила его на стул. Расстегнула ему пуговицы рубашки — и рубашка оказалась там же, на стуле. Хорошо, что Стас не носил майки. Она протянула ему руку — идем, мол. Он поднял, как на прощание, рюмку, опрокинул ее залпом для храбрости и, красный, смущенный, пошел следом за танцовщицей.

— Стас, не подведи! — кричал Левочкин, отчаянно радуясь, что шарф достался не ему.

Обнаженный по пояс, кокетливо поводя белыми, поросшими рыжеватым пушком плечами, с трудом втягивая живот, Стас следовал указаниям партнерши и исполнял нечто среднее между цыганочкой, твистом, лезгинкой и гопаком. Он высоко вскидывал колени, прыгал, хлопал в ладоши в наконец пошел вприсядку. Но «дыхалки» на «русского» не хватило, и он пошел вокруг танцовщицы мелкими шажками, как вокруг елки.

— Знай наших! — довольный, орал Левочкин.

Зал аплодировал.

И Стас разошелся не на шутку, видать, последняя рюмка помогла.

— Выручай Стаса! — крикнул Левочкин Натали.

Натали выплыла из-за стола, вошла в круг. Теперь две женщины исполняли танец, только одна из них была одетой. И у нее не все хорошо получалось, но она танцевала свой танец, и в этом танце смотрелась, очень смотрелась тоненькая Натали. Оркестр наяривал что есть силы, и за всеми столиками прекратили трапезничать. Никогда здесь не видели танцующую гостью. А эта гостья танцевать умела!

Танец закончился. Все трое пошли к столику. Вынырнувший откуда-то из закутка официант преподнес Натали громадную красную розу.

Натали поблагодарила, сделав книксен.

«Обалдеть можно!» — ахнул Левочкин.

Стас натянул рубашку, а галстук протянул танцовщице.

— Презент, — сказал он.

Танцовщица вытащила из волос ленту, заколку и протянула все Стасу.

— Ченч! — засмеялся Левочкин.

— Мерси, — сказал Стас, принял подарок и галантно поцеловал ей руку.

Танцовщица чмокнула его в щеку, засмеялась и побежала на эстраду. Музыканты сделали перерыв.

— Ну, Стас! Ну, молодец! — восхищался Левочкин. — Не подкачал! Это по-нашенски! Честно говоря, не ожидал я от тебя такой прыти!

— Отдыхать так отдыхать, — тяжело дыша, скромно потупился Стас. — А ты розы такие когда-нибудь видел? — отвлек он внимание Левочкина.

Никто из них — ни Стас, ни Левочкин, ни Натали — не видели никогда таких громадных роз — красная роза величиной с футбольный мяч. Благословенна земля, на которой растут такие цветы!

— Ее только что срезали во дворе, — объяснил Ахмед и улыбнулся.

Так и не суждено было ребятам узнать, что это — подарок официанта или жест, щедро оплаченный Ахмедом.