Только огнестрельное оружие, причем с большого расстояния, со всем остальным он бы справился.
– А вы умеете стрелять?
– В общем-то умею. Но разбирать эти штуки по частям, заряжать, взводить, чистить – это уж нет.
Тут, как с автомобилем – ты ездишь, а сервис ухаживает за машиной. Так что кому-то пришлось бы это за меня сделать.
– А вы пробовали?
– Нет. То есть да, один раз попыталась переломить двустволку, а еще раз – вытащить что-то там с патронами из пистолета…
– Не из револьвера?
– Нет, у револьвера – барабан, а пистолет – плоский, это же каждый ребенок знает. Царские офицеры крутили барабан, когда играли в свою самоубийственную рулетку, да и в кино у всех ковбоев всегда были револьверы, если я правильно помню. Не знаю, кто и когда придумал пистолет с.., вспомнила, обойма! Это называется обойма. Я попыталась, но все это так ужасно тяжело ходит, а у меня нет столько силы в пальцах, так что на первой же попытке все и закончилось.
– А откуда вы взяли оружие?
– Ниоткуда не брала, мне его сунули в руку.
– Кто сунул?
Ничего не поделаешь, не могла же я им соврать, все это в общем-то вполне можно проверить, пришлось говорить правду.
– Доминик, – призналась я с мрачной неохотой.
– Когда?
– Откуда я знаю? Давно. Сейчас, дайте подумать…
Лет девять тому назад.
– Где?
– Что где?
– Где это всовывание произошло?
– Где-то в Тухольских Борах, на какой-то полянке, которую я бы ни за что на свете не нашла. Что-то там стояло, какой-то сараи или овин, и в этот овин я и стреляла.
– А откуда пан Доминик взял оружие?
– Вынул из машины. Целый арсенал.
Все стали разглядывать меня еще более напряженно.
– Что именно он вынул? – заинтересовался майор.
– Ну тут вы от меня точного ответа не дождетесь, – вежливо предупредила я его. – Разные вещи.
Двустволку я опознала по двум стволам, а остального просто не помню, я даже и не пыталась во всем этом разобраться.
– Но длинноствольное оружие от короткоствольного вы отличите?
– Если они заметно различаются, то да. Но я иногда видела в кино нечто среднее, не длинное и не короткое, так в этом я не секу.
– А он какие вынул?
– Больше длинных, чем коротких, а всего их там штук шесть было. Но даже если бы вы мне все это показали на фотографиях или вообще живьем, я бы тоже не была уверена. Во всяком случае, все это стреляло.
– А у него было на них разрешение?
– Он говорил, что есть. И думаю, что говорил правду, потому что если бы у него разрешения не было, он бы не стал возить все это в машине и показывать бабам. Он всегда старательно избегал выносить на публику какие-либо нелегальные вещи.
– А сколько раз вы стреляли из его оружия после этого?
– Ни разу. Больше никогда.
– А из чего стреляли?
– Не из чего. То есть да, конечно, из чего-то такого в тире в парках аттракционов. Но тоже редко.
– Тогда откуда же вы знаете, что умеете стрелять?
– Если я попадала туда, куда хотела попасть, то, наверное, умею, да? В выбранные сучки того овина и во всякие там разные фитюльки в тирах парков.
А я всегда попадаю, благодаря чему пользуюсь большим уважением собственного сына.
– А этот, как вы его называете, арсенал был у пана Доминика до конца жизни? Он от него не избавился? Не поменял?
– А я откуда знаю? В лесной чащобе не выбросил, это точно. А после этого я его никогда больше не видела. Да и он ничего на эту тему не говорил, поэтому я понятия не имею.
Майор наконец-то отцепился от огнестрельного оружия и перешел к другой теме, по крайней мере, мне так показалось.
– Когда вы в последний раз были в кабинете покойника?
В какой-то мере он застал меня врасплох, и некоторое время я просто не понимала, о чем он говорит.
– Секундочку, секундочку, не запутывайте меня.
Я так понимаю, что вы имеете в виду Доминика. В каком кабинете?
– Его. В его доме. В его личном кабинете.
– Я все еще не могу понять, о чем вы говорите.
У него ничего такого не было.
– А что у него было?
– Двухкомнатная квартира, в одной комнате – спальня, в другой – нечто вроде гостиной. Никаких кабинетов там не было.
– Похоже, что мы говорим о разных домах. Где находились эти две комнаты? По какому адресу?
– Аллея Независимости, сто восемнадцать… Вот черт, номер квартиры не помню. Во всяком случае – на четвертом этаже.
– И это была его единственная квартира?
– Если у него и была какая-то другая, мне о ней ничего не было известно, – помолчав, ответила я голосом, который явно свидетельствовал о моем родстве с бабушкой. По сухости я с ней почти сравнялась.
– И теперь тоже не известно?
Я не сменила тона, в нем даже начали поскрипывать бабушкины деревяшки.
– Ни о чем подобном я не знаю. После разрыва сожительства до меня доходили какие-то сплетни, вроде бы как у него было не одно жилье, но меня это не интересовало. У него могло быть сто дворцов – не моей это бабки тапки…
Я не успела прикусить себе язык.
– Что такое?!. – со смертельной обидой осведомилась бабушка.