Закон постоянного невезения

Адреса во Владиславове я не знаю, точнее говоря, не помню названия улицы, он сам показывал мне, куда ехать, так что мне было все равно, зато помню, что он пошел к какому-то Карчоху. Эта фамилия была написана на калитке, на почтовом ящике. Сидел он там до второго пришествия, чуть ли не до ночи, зашел туда с одной папкой, а вышел без нее, с пустыми руками. И мы вернулись в Варшаву. Вот и все.

– А остальные папки? Вы же сказали, что их было три.

– Наверное, оставлял в машине, потому как в окно не выбрасывал. Я не обратил внимания, пассажиры часто что-то оставляют.

– А этого Карчоха вы видели?

– Да. Если это был Карчох. Он выглянул, когда начала выть «тойота» Изы Брант. Этого типа я уже раньше видел, в Варшаве, и узнал – у него характерное лицо.

– Опишите его.

– Высокий, плечистый, около шестидесяти, седой. Лицо у него такое.., ага, на бульдога похоже.

Или на мопса. Как бы морщинами поперек сжато и производит впечатление бешеной морды.

– А где вы его видели и когда?

– В городе. Оба они, Пустынко и этот предполагаемый Карчох, вместе вышли из кабака. Из «Адрии».

Я некоторое время стоял в пробке, смотрел на них, они прошли на стоянку. Не помню, когда это было, довольно давно, вроде бы в прошлом году осенью.

К тому же тот Северин, которого я вез из Млавы, – это он.

– Так почему же вы сразу все это не сказали?

– Потому что обещал не говорить. Пустынко был моим постоянным клиентом…

– Был? А сейчас?

– Наверняка больше уже никогда не будет. По вполне понятным причинам. Я возил его несколько лет, лет шесть, наверное, сначала редко, потом – чаще, он хорошо платил и выбирал симпатичные маршруты. Почти с самого начала он оговорил следующие условия: он платит, а я молчу, это его дело, куда он ездит, когда и зачем. Наркотиками, сказал, он не торгует, так что я могу спокойно ослепнуть и оглохнуть.

– И куда вы его возили?

– В самые странные места. Например, в скаковые конюшни. В какие-то дыры по всей стране, я, в общем-то, не записывал, так что пришлось бы долго соображать, чтобы все их вам назвать. Мы уже даже чуть ли не подружились.

– А он говорил, почему он предпочитает ездить с вами, а не сам?

– Говорил, почему же нет. Жена у него патологически ревнива, во всех его делах подозревает походы налево, установила слежку за его машиной, устраивает ему скандалы с истерикой, всему миру сразу же известно, где он был, а конкуренты только этого и ждут. Кроме того, сделки обычно обмывают, а он после выпивки за руль не садится. По моему мнению, правда тут где-то посередине.

– А чего ради ему в голову пришли наркотики?

– Это, пожалуй, наиболее скользкое занятие, так что он сразу же сделал оговорку. К тому же он, похоже, подозревал меня, что вроде бы я раньше возил наркомафию и получал от них доход. Ничего подобного.

Возить-то я мог все – оружие, наркотики, фальшивые доллары, но ничего об этом не знаю, в карман пассажирам я не заглядывал. Да и в чемоданы тоже.

Так откуда я мог знать, что мужик едет, скажем, в Свиноуйсьце, а сам к груди мешочек с героином прижимает, я же человека везу, а не товар. Пустынко так сдуру думал, может быть, он какой шантажик имел в виду, но я все это только недавно осознал.

– Постарайтесь еще вспомнить, что там было на дороге под Заленжем. Какой вид мог заставить вашего пассажира сдвинуться с места?

– Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.

– Тогда постарайтесь вспомнить все.

Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время и заколебался.

– Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но…

– Что но?..

– Как вам сказать… Боюсь навредить невинному парнишке…

– Даю вам слово, что невинному мы ничего плохого не сделаем.

Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников при общении с ним ощущать потребность выговориться. Он распространял вокруг себя какую-то необыкновенно благоприятную ауру доброжелательности, заботы о человеке. И Лукаш ему поверил.

– Мотоцикл там перед нами несся. От самой Варшавы. Я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шел…

– Какой мотоцикл?

– «Хонда-250», как мне кажется. Я бы, повторяю, обогнал его, но Пустынко вдруг велел мне притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, он еще не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, потом он велел прибавить газу, и так как-то получалось, что я все время держался за этим мотоциклом.

До самой Млавы, до поворота на Заленже. Мотоцикл тоже свернул, а потом пропал у меня из поля зрения. А мы остановились в Заленже.

– А что потом?

– Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, потому что больше нечем было заняться. По этой дороге к лесу шли бабы с корзинками.