Закон постоянного невезения

И дети. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один из которых точно кроссовый, а второй – какой-то столетний, такое старье, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». Все это редко проезжало, с большими перерывами, я не по порядку говорю, а так, как вспоминается. А, еще телега одна. Ну и выскочил мотоцикл в нашу сторону, и что-то мне показалось, что это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и двинулся, словно только его и ждал. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, говорю то, что видел.

– А номер у него был варшавский?

– Точно варшавский, но я его не запомнил. Ни к чему мне было.

– И больше в тот момент ничего не происходило?

Лукаш снова немного задумался.

– Парнишка какой-то из кустов на шоссе выскочил. Чуть под этот мотоцикл не попал. Сопляк, лет двенадцати.

– И что?

– Ничего. Остановился и стоял. Тут как раз и мы тронулись.

– Вы бы его узнали?

– Да никогда в жизни. Парнишка как парнишка.

В руках у него что-то длинное было. Вроде как небольшие удилища.

Бежан закончил допрос, так как появились оба его сотрудника, вначале сержант Забуй, а затем поручик Гурский. Выглядели они взволнованными, хотя видно было, что изо всех сил стараются держать себя в руках. Предупредив Лукаша, что придется с ним еще раз поговорить, он отпустил его.

Сержант Забуй с торжеством положил на стол небольшой магнитофон, Гурский высыпал целую пачку снимков из поляроида. Заговорили они одновременно, словно это был старт стометровки.

– Сердечная подруга Михалины Колек…

– Этот Ченгала врал, как нанятый…

– Минутку, – перебил их Бежан. – Не все сразу.

Спокойней, по порядку. Вначале Ирек, так как ему нужно будет возвращаться на свой пост. Вижу, что кое-что у вас есть.

Сержант Забуй попытался высказать все враз.

Изложить начало разговора, прочесть свои записи, включить магнитофон, представить свои выводы. Бежан привел весь этот винегрет в порядок, заставив подчиненных спокойно прослушать пленку, которая, К полному их удивлению, ни разу не заела, благодаря чему записи сержанта можно было отложить в сторону. Наградой им послужили собственноручно приготовленный начальником кофе и извлеченное из глубин письменного стола пиво.

– Анастасия Рыкса для нас – прямо-таки золотой прииск, – высказал свое мнение майор, прослушав текст до конца. – Если бы тогда преступник от нас не сбежал, то у нас вообще ничего б не было, так как, честно говоря, я и не думал устанавливать у Колек этот пост. Все это нужно будет сразу же переписать. Повторяются Бешеный, Пустынко, Ченгала…

– Вот именно! – вырвалось у расстроенного Роберта.

– Спокойно. Кстати, Кая Пешт, а не Пруст и не Прыщ, я склонен тут верить Изе Брант. Все фамилии нужно исправить, а вот письма, адресованные пани Колек, начинают приобретать все больше смысла. Анастасию мы еще пораспрашиваем.

– Ей только дозволь, пан инспектор, она подозревает всех подряд в убийстве Михалины. А в отношении звонка она, собственно, только этих двоих и видит…

– Очень хорошо, возвращайся на место, может, туда еще кто придет. По части убийцы я сомневаюсь, он, видимо, уже сориентировался, что квартира подверглась обыску, но другие нам тоже пригодятся.

Теперь ты, Роберт.

Поручик Гурский наконец-то получил слово.

– ..и я даже готов был ему поверить, – с горечью продолжал он, повторив первую часть беседы с Мариушем Ченгалой, – он мне показался таким симпатичным, холера его задери.., если бы не кабинет. Само у него сорвалось, он и глазом не моргнул, а уж о чем, о чем, а о священном кабинете Доминика он не мог не знать! В Лесной Тишине бывал, Михалину знал, должен был и весь дом знать, и обычаи своего покровителя. Ложь аж зазвенела в воздухе, а у него это так гладко вышло…

– И ты на него нажал? – забеспокоился Бежан.

– А вот и нет! – торжествующе похвастался Роберт. – Я этак деликатненько выяснил: ах да, действительно, у Доминика там есть кабинет, то есть был, но он там не бывал, кажется, Доминик вообще никого туда не пускал, кажется, ха-ха-ха! Потом он еще раз подставился: начал объяснять, что в гости его не приглашали, он приезжал, привозил что-то необходимое, иногда его угощали кофе или чаем, и если бы там имелся вход для прислуги, то он бы через него заходил, для Доминика он был просто дерьмо. Ага, дерьмо! Вначале дружба, протекция, опека, а потом вдруг дерьмо, это почему же? Парень посерьезнел, от шпаны отошел, окончил школу, да что я говорю – закончил политехнический! Вышел в люди, работает, почему же вдруг дерьмо?

– Из самых разных показаний следует, что для покойника все остальное человечество, кроме него самого, было дерьмом…