Закон семи

— Нет. Не Матюша. Я слышал их разговоры, но меня-то, конечно, занимали только кинжалы. Твой отец так интересно о них рассказывал. И я.., я взял один из них домой. Твой отец разрешил мне, он видел, как горят мои глаза и как дрожат руки, когда я к ним прикасаюсь. Только просил никому кинжал не показывать и о находке молчать. Я принес его домой, не подозревая, что мой отец решил нас навестить и устроил матери скандал: время позднее, а она понятия не имеет, где сына носит. Естественно, мне тоже досталось. Кинжал был у меня в куртке, и он его нашел. Последовал допрос. Я не хотел отвечать, где взял его. Он обозвал меня вором. Это меня возмутило, и я сказал, что кинжал на время дал мне твой отец. Он вроде бы успокоился и велел завтра же его вернуть. И утром я отнес кинжал твоему отцу, но ничего не рассказал о том, что произошло. Я боялся, он обвинит меня в том, что я не сдержал слово. Мальчишеская глупость, которая стоила жизни твоему отцу, — усмехнулся Марк. — А на следующую ночь они все исчезли, и твой отец и два его друга. Никаких следов. Зато на антикварном рынке появилось большое количество церковных предметов. Но об этом я узнал через много лет. В конце лета отец отправил меня в Англию.

— Ты хочешь сказать…

— Мой отец убил твоего отца. Не сам, конечно. А потом и его пристрелили, чтобы замести следы. Вот такая история. Когда я вернулся в Россию и кое-что узнал, все встало на свои места. Я понял, что был виновником смерти твоего отца, но я не знал, кто его убил.

— И пытался найти убийц?

— Пытался, но безуспешно. Теперь события тех дней восстановить нетрудно. Мой отец рассказал о находке Воропаеву, и тот явился ночью с дружками… Кинжалы они оставили себе, «настоящие мужчины» любят оружие. Один из этих типов проиграл свой кинжал в карты Мухину, а три других, возможно, действительно остались у Воропаева. Один-то уж точно, его он и продал Мухину после возвращения из тюрьмы. Долгие годы никто об этих кинжалах ничего даже не слышал, и я уже отчаялся что-нибудь выяснить. Но тут к Матюше обратились люди Мухина, и сам Мухин показал ему кинжал. Матюша не мог его не узнать. И сразу сообщил мне. Но Мухин на роль убийцы не подходил, в тот год, когда погиб твой отец, он был далеко отсюда. Матюша не желал соглашаться с моими доводами. Старый пьяница совсем спятил и решил все рассказать тебе. Я отговаривал его от этой затеи, но он… Назвав кинжал ключом, он имел в виду совсем не то, что ты подумала: кинжал — ключ к разгадке убийства твоего отца. Он был уверен, ты захочешь понять, в чем дело, и поиски приведут тебя туда, куда они тебя и привели.

— Зачем ты посылал деньги? — нахмурилась я.

— Я лишил тебя отца, а твою бабушку сына. Все, что я мог сделать…

— Еще один грех, который ты себе никогда не простишь? — спросила я сурово.

— А ты? Ты можешь простить?

— Ребенка, который, защищая себя, сказал правду? — покачала я головой и заревела. Не отца я в тот миг оплакивала, я плакала от жалости к Прохорову.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Он сделал шаг, и я, шагнув навстречу, обняла его.

* * *

Кузьмин, на чье имя была зарегистрирована машина, на которой приехал в парк Воропаев, поначалу все отрицал. Мол, понятия ни о чем не имеет, а машина вот она, во дворе. Но когда за него взялись всерьез, стал более общительным.

Месяц назад у него появился старый приятель, только что вернувшийся из заключения. Ему он несколько раз и одалживал машину. По его словам, тот жил у какой-то девицы, девицу нашли, но к тому моменту Воропаев уже покинул город. Задержали его только через полгода, в Москве, по чистой случайности: он затеял драку в ресторане (от старых привычек, как известно, труднее всего отказаться). Кинжалов при нем не обнаружили, и он наотрез отказался говорить о них. В убийстве моего отца и двух его друзей так и не признался.

Машину, в которой Разин устроил тайник, на таможне задержали и нашли три кинжала и письмо Филарета, тот самый «Наказ». Я просила Валеру дать мне возможность хоть одним глазком взглянуть на него, но он только руками разводил: историческая реликвия.

В субботу утром, когда мы с Марком завтракали, ему позвонила Ольга Львовна.

— Я нашла фотографии и письма. Приезжай.

— Буду через двадцать минут, — заверил он и подмигнул мне. — Для того чтобы раскрыть загадку, нам вполне достаточно фотографий.

— Один ты к ней не поедешь, — нахмурилась я. — Нечего ей тебя глазами жрать, я ревнивая.

— Ладно, поедем вместе. Я, кстати, тоже ревнивый, имей в виду.

Ольга Львовна смотрела на нас с большой печалью, должно быть, сообразив, что с последней встречи многое в наших отношениях с Марком изменилось, и отнюдь не в ту сторону, которая пришлась бы ей по душе. К двум фотографиям письма был подколот лист бумаги с переводом текста на современный русский язык, что оказалось весьма кстати. Вряд ли бы мы разобрались сами. Я начала читать еще в машине и чуть не взвыла от разочарования. Никакой разгадки! Или это другое письмо? Сколько же писем Филарет написал игумену?

— Разберемся, — усмехался Марк, видя мою досаду.