Закон семьи

– Мы сначала хотели поговорить с вами, поскольку это очень важно для получения информации. И только теперь можем приступать к дальнейшим действиям… – Он приблизил свое лицо к лицу старушки и пристально посмотрел ей в глаза: – Еще один важный вопрос: вы кого-нибудь видели? Живого. Или слышали что-нибудь подозрительное?

Госпожа Примель помотала головой:

– Не сегодня.

– Не сегодня? – с удивлением переспросил Фабрициус.

– Пару дней назад, кажется, в ночь с субботы на воскресенье, я что-то слышала. И Кнопик тоже. Детский крик, – госпожа Примель снова посмотрела на кобеля, словно ожидая, что тот подтвердит ее показания, но он лишь поднял лапу и помочился на водосточную решетку, вынуждая Карла с отвращением отступить на шаг. – В этом нет ничего необычного: у нас тут порой бывает очень шумно. Но не ночью. А ночью – это уже было что-то новенькое. Мне помнится, я распахнула окно и мне показалось, что крики исходят от старого завода. Но очень быстро все стихло, и я толком ничего не поняла. – Старушка закрыла глаза.

– Понимаю, – проговорил Фабрициус, отступив от нее. – Вы нам очень помогли, госпожа Примель. Сейчас вам надо пойти домой отдохнуть. Оставьте, пожалуйста, коллеге ваш адрес. – С этими словами он указал на Карла – которого не на шутку задело понижение в секретари. Однако Карл промолчал и торопливо записал адрес свидетельницы в записную книжку.

Госпожа Примель хлюпнула носом и протянула Фабрициусу платок. Тот, улыбнувшись, покачал головой.

– Я буду польщен, если вы его оставите у себя, – сказал он.

Расплывшись в улыбке, пожилая дама поклонилась обоим на прощание. Затем потянула Кнопика за поводок и, удаляясь, проворковала, обращаясь к шнауцеру:

– Какой обходительный молодой человек, не правда ли?

Фабрициус, ожидая похвалы, посмотрел на Карла, но у того совсем не было желания хлопать по плечу своего бойкого молодого ассистента, чтобы тем самым потешить его самолюбие. Он молча переключил внимание на завод, где у ограждения уже собралась горстка любопытных, пытающихся что-то разглядеть.

Коллега из криминального отдела приподнял ленту, запуская полицейских на территорию.

А затем был осмотр трупов. Карлу следовало бы уже давно привыкнуть к ним, столько мертвых тел повидал Карл за время своей работы. Но все же каждый раз его желудок протестовал.

Сейчас же запах пока что не был резким, лишь слегка сладковатым, но это был несомненно запах мертвых тел. Карл поборол желание сбежать отсюда прочь.

Грузовик стоял посреди двора, преступники даже не попытались отъехать в сторону и спрятать его в тени развалин кирпичного здания. Коллега приподнял тент руками в перчатках, и Карл с Фабрициусом шагнули ближе. Зрелище оказалось похуже, чем Карл ожидал, тем не менее он заставил себя смотреть на мертвые маленькие тела, сложенные штабелями на платформе кузова. Он разглядывал, насколько хватало сил, пытался запечатлеть в памяти как можно больше деталей, затем отошел в сторону. Фабрициус подозвал фотографа, моментально подскочившего и начавшего щелкать камерой, сохраняя для вечности и архива.

Карл засунул руки поглубже в карманы пальто. Записав тип транспортного средства и цвет машины, он отправился бесцельно расхаживать по пустому двору. Судя по всему, на месте преступления были только трупы детей от пяти лет и до подросткового возраста. К сожалению, это были не первые мертвые дети, попавшиеся им за последние недели, и эта находка подтверждала общую гипотезу: в Берлине орудовала банда похитителей детей, воруя или покупая их, чтобы затем продать тому, кто больше заплатит. Часто в качестве рабской силы. Иногда в этой схеме что-то шло не по плану, ребенок умирал на трудной и опасной работе, к которой его принуждали, или избивался до смерти при попытке к бегству. Но здесь дело достигло невиданных масштабов. Здесь было настоящее кладбище, массовая могила… Голова Карла гудела от раздумий, но версии по поводу того, кто же способен на такое, не возникало.

Он неизбежно вспомнил Хульду с ее расспросами о работе. Но с ней о таком говорить нельзя. Дети являлись, как он предполагал, болезненной темой для нее, да и для него тоже, потому что вид замученного ребенка пробуждал в нем воспоминания. Он знал, каково это – вырасти без любви, быть беспомощным существом без надежды на защиту. Ведь сам Карл воспитывался в приюте, и там над ним тоже издевались – физически и морально. Он никогда не забудет чувство беспомощности, когда собственная смерть кажется спасением, потому что тогда всем печалям и страхам придет конец.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Он выжил, научился извлекать из жизни хорошее. Но тем бедным детям, чьи тела лежали сейчас в грузовике, такого шанса уже не представится никогда…