Закон скорпиона

Это меня потрясло, как если бы она вышла к нам без одежды. У нее были короткие растрепанные волосы цвета пепла, а не огня. Какое-то время она не смотрела на меня. Очевидно, мое изображение еще не стало резким. Где-то зажужжал наводящийся объектив, и я встретилась глазами с матерью.

– Грета! – произнесла она.

Я не знала, что ответить. И попробовала сказать:

– Мама…

– С тобой все в порядке? Они не причинили тебе вреда? А остальным?

– Я…

Как мне объяснить? То, что в момент удара ЭМИ я лежала в снофиксаторе, – это не вина камберлендцев. Вообще, то, что я попала в снофиксатор, было слишком сложным вопросом, чтобы обсуждать его сейчас.

– Из детей, которых я видела, не пострадал никто. Они причинили вред аббату…

Я посмотрела на его руку и снова перевела взгляд туда, где должно было быть его лицо. Но увидела только свою мать.

– Грета… – Она словно умоляла меня. О чем?

– И теперь панорама вправо. – Толливер что-то набрал на коробочке.

Должно быть, она управляла виртуальным присутствием моей матери, потому что аббат механически повернулся и посмотрел на генерала.

– Вы хотели убедиться, что она жива, ваше величество, – сказала Арментерос. – Вы удовлетворены?

– Как я понимаю, своего заложника вы забрали? – произнесла королева Анна таким твердым голосом, что им можно было чеканить монеты. – Я говорю о вашем внуке.

Арментерос бросила взгляд в темноту, потом снова посмотрела на экран и пожала плечами:

– Побочные преимущества, несущественные для данной дискуссии, ваше величество.

Голова аббата – голова моей матери – качнулась и повернулась так, чтобы снова видеть меня. Камера наехала, лицо заполнило весь экран и было видно только от подбородка до лба. Ее глаза располагались там, где должны были быть иконки глаз аббата. Они пристально вглядывались в меня. Я чувствовала необходимость что-то сказать, но не знала что. Ее взгляд приводил меня в дрожь.

– Грета, поговори со мной. Скажи что-нибудь такое, что знаешь только ты. Такое, что они не могут подделать.

Голову покалывало, но я не задумалась ни на секунду, а тотчас ответила:

– Я не Жанна д’Арк. Я это знаю, потому что мне страшно.

– Грета!..

Я едва расслышала свое имя. Я только видела его – в очертаниях губ моей матери. Она подняла руку аббата и дотронулась до меня – я ощутила на щеке легкий холодок керамических кончиков пальцев. На мгновение я позволила себе отдаться этому прикосновению, такому знакомому, а потом посмотрела на мать и кивнула. Она кивнула мне в ответ – как королева королеве – и повернула лицо к генералу.

– Хорошо, Арментерос. – От резкости ее голоса синтезатор речи у аббата задребезжал. – Давайте выслушаем ваши требования.

Я сидела на жестком деревянном стуле у стола – того самого, за которым отмечала на карте ход войн, уносивших нас одного за другим. Бин, ее забрали совсем юной. Витор, непоколебимый и печальный. Сидней – его рука выпала из моей. Стол для карт, за которым я изучала надвигающуюся войну – ту, что убьет Элиана. И меня.

Слева от меня Арментерос излагала свои требования. Вернее, требование у нее было только одно, именно такое, как я предполагала: права на пользование питьевой водой из озера Онтарио. Я даже верно предсказала объем: семь тысяч акрофутов в год.

Обычно это умение меня радует. Я как наяву слышала голос аббата, который именно так и говорит: «Не оказалось бы неведение более милосердным». И еще я видела высокий стол в серой комнате, где такой ровный свет, что даже нет теней. Что это будет – инъекция? Электронные пучки? Пуля в голову? Зачем об этом беспокоиться? Раньше никакой причины не было. Почему сейчас должна быть? Камберлендцы наверняка планируют нечто менее… приватное.

– Это превышает водоносный потенциал озера, – сказала королева Анна.

– По словам моих гидрологов, чуть-чуть до него не доходит.

Даже будучи пропущен через тело аббата, наклон головы моей матери выглядел в точности как у меня – как у нее.

– Этот анализ был произведен в дождливое десятилетие. Обычная величина – шесть тысяч двести акрофутов, на десять процентов меньше.

Арментерос медленно покачала головой:

– Семь тысяч – минимум, необходимый для поддержания численности нашего населения.

– Значит, вашему населению придется измениться. Озеро измениться не может.

– Вы предлагаете мне дать двумстам тысячам человек умереть от жажды?

Я была уверена, что у матери поднялась бровь, хотя виден мне был только затылок аббата и трещина в корпусе, там, где выходили проводники.

– Я предлагаю вам перевезти их. Но решение за вами: это исключительно вопрос внутренней политики.

– Ваше величество, – сказала Арментерос. – Я ведь стесняться не буду.

Она резко втянула воздух. Я знала, что за этим последует. Пора от угрожающих намеков перейти к ясно выраженной угрозе. Пора заговорить о пытках.

«Стесняться не буду», – так она выразилась.

Меня вдруг все это взбесило. Я потянулась к коробочке Толливера Бёрра, ухватилась за пучок проводников, идущих к голове аббата. И дернула.

Провода оторвались. Аббат закряхтел, затрясся и, раскачиваясь, схватился за стол. Лицо матери на экране застыло и исказилось.