Закон скорпиона

Отец как-то сказал мне одну вещь. Тихой ночью, на его яхте, которая неслышно скользила по глади моря. Он рассказал мне о «le point vierge»[18], «неприкосновенном уголке» – потайном месте в глубине человеческой души, в которое может войти лишь Бог. Находясь в этой маленькой темной комнатке, с выпачканными кровью носками, в это бесконечно растянувшееся мгновение я попала в тот неприкосновенный уголок. И снова стала настоящей Гретой, цельной, самой собой. И бояться было больше нечего.

Я протянула Зи пистолет.

Она взяла его и выстрелила по очереди во все машины вдоль стен комнаты. Мы же не знаем, сказал палач правду или нет.

Звук рассыпался. В ушах стоял звон. Я с трудом вдела руки обратно в перевязи. Боль утихла. Я ничего не слышала, мне не было больно, и я не боялась.

И в этом странном состоянии я кое-что поняла. Кое-что увидела. Я увидела выход. Способ спасти Элиана, и Питтсбург, и собственную душу – пусть не жизнь. Главное, выход.

И это было восхитительно прекрасно!

Когда в помещении дымились все до одиной машины, Да Ся направила пистолет на смартплексовый планшет у моих ног. Он разлетелся вдребезги. Каждый фрагмент продолжал играть свой кусок записи, где Толливер Бёрр меня пы тает. Но это были маленькие кусочки. Я чувствовала, что с ними справлюсь.

Я уже увидела выход.

Словно просматривая видео без звука, я отметила, что Бёрр продолжает сопротивляться. Элиан дернул его заведенную за спину руку, и палач вдруг обмяк. И рот у него раскрылся от боли. Должно быть, что-то сломалось, порвалось или сместилось. Не могу сказать, что я пожалела его.

Элиан уже пытался не сдерживать Бёрра, а удержать его в вертикальном положении.

– Что нам делать с…

Элиан замялся, спросить ли ему сперва про тело Бёрра или про тело Грего. Но это уже было не важно, потому что в эту секунду в комнату ворвались солдаты.

Солдаты держали ружья наготове, но, к счастью, не стреляли. Не знаю, что подняло их по тревоге – может, обнаружили ампулы козьих феромонов, может, звукоизоляция корабля не заглушила выстрелов, может, уничтожение генератора помех запустило сигнализацию. Какая разница. Они уже были здесь – пятеро солдат, с оружием на изготовку. Сзади маячила Бакл – скорее усталая, чем готовая к бою.

Завидев их, Да Ся сразу бросила оружие и подняла руки. Ладони были все в крови, как в перчатках. Элиан замешкался, что-то буркнул и отпустил Бёрра. Специалист по коммуникациям шлепнулся на пол, как снятая с крючка рыба. Мне по-прежнему не было его жаль.

Но я не хотела, чтобы они прикасались к Грего. И шагнула к нему, заслонив тело. Зрачки ружей следили за мной.

– Я Элиан Палник – внук генерала! – крикнул Элиан поверх голов отряда.

– Да, – вздохнула Бакл. – Я знаю, кто ты.

Судя по тону, она предпочла бы не знать. И тогда могла бы просто приказать его пристрелить. Или хотя бы посадить под замок. Ведь есть же у нас и тюрьма, в конце концов.

– Мне нужно с ней увидеться, – потребовал Элиан.

– А мне нет, – сказала я, все еще размышляя о «моменте истины», об увиденной мною двери, которая поможет всем нам выбраться из этой передряги живыми. – Я хочу видеть Талиса.

– Чего? – воскликнул Элиан. – Зачем?

Да Ся повернулась ко мне. Я видела в ее глазах стремительные прикидки, догадки, но вслух она ничего не сказала.

– Грета… – начал Элиан.

Он бы сказал что-то еще, если бы его не оборвала Бакл.

– Покинуть помещение, – приказала она своему отряду и прижала руку к уху. – Клэнси? Разбудите генерала.

Камберлендцы стали поднимать тело Грего.

– Не трогайте его! – в ярости рявкнул Элиан. – Я возьму! Я сам его понесу!

Они не стали ему мешать.

Элиан нес Грего по квадратному металлическому коридору на руках, как до того нес меня. Шествовал, как принц во главе процессии. За ним шли Зи и я. Дальше – солдаты. Наверное, они держали нас на мушке, но я не стала оборачиваться. Я смотрела на Грего. Пучок светлых волос, зацепившийся за плечо Элиана. Бессильно свисающая рука.

Весь корабль пах порохом и кровью.

Внезапно нам навстречу распахнулась ночь, и мы очутились на трапе, а потом на траве, и нас обдувал бесшабашный сладкий ветер.

Снаружи нас тоже встречали солдаты, а с ними – Хан, Тэнди и Атта.

Атта опирался на Тэнди, у него были затуманенные глаза и из-за уха капала кровь. Тэнди молчала и была мрачной, как грозовая туча. А Хан – милый, наивный Хан, удивительный раздолбай, – его охраняли тщательнее всех, и он один был закован в кандалы.

Но тем не менее именно Хан отделился от остальных и побежал к нам. Именно Хан, который – как обычно – сказал то, что все мы думали, но не осмеливались произнести вслух.

– О нет! – воскликнул он. – Нет, нет, нет.

Он с трудом поднял руки и дотронулся до лица Грего. Железо на запястьях звякнуло.

– Нет… – повторил он.

– Прости, – сказал ему Элиан. – Прости. Я знаю, ты его любил.

Окружавшие их солдаты отодвинулись назад, оставив всех троих – Элиана, Хана и Грего – в их собственном маленьком мирке.

– Хан, он был такой храбрый, – продолжал Элиан. – Просто молодец. Боялся, но вел себя храбро.

– Он шел первым, – добавила Зи.