— Неаронов, — раздался сзади голос Зои Ивановны, — я тебя очень прошу. Давай эту ночь проведем без милиции и эксцессов.
— Зачем загадывать? — не поворачиваясь и не без издевки в голосе, ответил Вован.
Держа в руках ящик с пивом и тяжелую сумку за плечами, парочку догонял их товарищ, Бобан.
Чуть забрезжил рассвет, как раздался звон разбитого стекла, и через секунду женский голос огласил протяжным воем всю округу. Администратор и охранники поспешили на улицу и увидели, как, прихрамывая, из кустов жасмина выбирается та самая девчонка, которая приехала с парнями. Только на этот раз на ней не было короткого платьица. На ней вообще ничего не было. Голое тело украшали лишь кровавые ссадины и царапины. Съежившись, она скрестила руки на груди и теперь уже не так громко плакала.
— Су-ука! Подстилка! — в утреннем свете в разбитом окне второго этажа виднелось перекошенное злобой пьяное лицо Неаронова. — С Бобаном три раза, а со мной только один…
— Я что, виновата, что ты импотент и полный идиот, — так, чтобы не слышал обидчик, себе под нос пробурчала девушка, размазывая по щекам смешанные с тушью слезы.
Администратор подошла к обнаженной девице, сняла с себя кофту и накинула ей на плечи.
— Что произошло?
— Он… Он меня из окна выкинул…
— Ну чего уставились! Голую девку не видели? — нервно повернулась к охранникам Зоя Ивановна. — Вызывайте наряд милиции.
2
Пантов, просмотрев первую страницу субботней газеты, брезгливо отбросил ее в сторону. Затем с трудом поднялся с кресла, подошел к окну и немного приоткрыл штору. Чтобы не напустить уличной жарищи в комнату, где на самых предельных оборотах работал импортный вентилятор, склонился над подоконником и хмыкнул от удивления: на транспортной площадке до сих пор не было автобуса с синими мигалками на крыше, который каждое утро доставлял депутатов к месту их непосредственного рабочего обитания. То бишь — к зданию областной думы. «Уж не продлил ли себе водитель “Мерседеса” выходные деньки? — подумал он и сам же ответил на свой вопрос: — От этого пролетариата, мать его в душу, всего можно ожидать». И Пантов, не обращая внимания на палящие лучи утреннего солнца, уже всем телом перекинулся через подоконник. Золотистого «мерседеса» с красными полосами на боках, в салоне которого по желанию депутатов были установлены не только мощные кондиционеры, но и холодильники с охлажденными напитками и в котором можно было уютно спрятаться от такой несносной жары, на стоянке не было.
— Бляха-муха! — громко произнес он одно из своих любимых словечек и достал из кармана пиджака сотовый телефон. — Пантелеич, хоть ты мне можешь пояснить, что происходит в этой бандитской стране? — спросил он у своего коллеги и соседа по дому.
— Миша, — ответил голос в трубке, — давай в автобусе поговорим. Я уже вылетаю…
— Да где он, ептыть, автобус-то! — раздражаясь, как часто у него бывало при разговоре со своими помощниками, почти закричал в трубку Пантов. — Ты что, меня за дурака принимаешь!
— Миша, проснись наконец и открой глаза. За окном «пазик». Все, я спускаюсь, а то вообще придется добираться до работы на городском троллейбусе. А там, Миша, не только жарко, но еще и толкаются.
В трубке послышались короткие гудки.
Пантов искоса посмотрел в сторону транспортной площадки. Там действительно стоял неуклюжий желтый «пазик» (городское население с долей черного юмора окрестило эти машины «гробовозками»), на котором он лет двадцать назад, еще в детстве, ездил из города к своей бабке в деревню на летние каникулы.
Проклиная городской автосервис и ремонтников, которым он уже неделю назад оставил свой далеко це новый, но не потерявший былой свежести «Мерседес-190», Михаил Петрович Пантов последним поднялся по ступенькам в автобус и увидел лишь одно свободное место, которое находилось напротив водителя.
— Садись, Миша, — гостеприимно улыбнулся Виктор Пантелеевич Сердюков и хлопнул ладонью по раскаленной от жары дерматиновой обивке. — Будем с тобой, как самые крупные начальники, восседать рядом с шофером.
Пантов вытер вспотевший лоб платком и бросил взгляд в сторону замасленного и пропитанного пылью кожуха, под которым скрывался двигатель автобуса.
— Эх, бляха-муха! — негромко выдохнул Пантов. — Пивка бы сейчас, бокальчик холодненького. «Хейнекен» с белой-белой пеной…
— А теплое «Жигулевское», из горла, не подойдет?
— Какая же ты ехидна, Пантюша! — огрызнулся Пантов и через несколько секунд уже более примирительным тоном обратился к своему соседу, который был на добрый десяток лет его старше: — Видно, сильно кто-то прогневал губернатора, если он весь депутатский корпус опустил ниже городской канализации. Персональные машины отобрал, теперь вот «Мерседеса» лишил… Что дальше-то будет, Виктор Пантелеевич?
— Дальше? Дураку понятно. Через месяц-другой, накануне новых выборов, администрация Егеря попросит освободить квартиры, в которых мы так замечательно жили эти четыре года…
Пантов, ослабив галстук, посмотрел в улыбающиеся глаза Сердюкова:
— Ептыть, лучше ничего больше не говори.