Одна из изнасилованных девушек, словно сомнамбула, поднялась, но, не найдя сил идти, встала на четвереньки.
— Она еще хочет, Чалый, — ощерился Малинин, — рачком ее давай… Или в рот.
— Я щас тебя рачком выдеру… Брысь под нары, паучина! — заорал вконец озверевший Астафьев и тут же насторожился, не договорив о дальнейшем обещании — ему показалось, что где-то недалеко проехала машина.
— Кеша, уходить надо, — тут же понял его мысль москвич. — А то…
— Сам знаю. — Вытерев о девушку окровавленную руку, Чалый быстро застегнул штаны.
— А этих куда?
— В санаторий, в Ялту отправить, лечиться, целки зашивать, — скривился уркаган. — В расход, а то куда же… Они нас хорошо запомнили. Первый мужик — он ведь никогда не забывается. Теперь тебя, Чикатило, во всех газетах пропечатают. Ничего, прославишься, мемуары напишешь — ты ведь у нас придурок грамотный…
При всей безвыходности положения Малинин не смог отправить несчастных девушек на тот свет: духу не хватало. Чалый, презрительно посмотрев на трусливого подельника, зло сплюнул и вытащил из кармана опасную бритву…
Мертвенно-бледная луна зависла над спящим поселком — казалось, в этот вечер она отсвечивает свежей кровью; темные глазницы ее были пусты и бесстыжи, как у палача. Колючий свет звезд, подобно острым заточкам, отражался от снега, и этот страшный свет будто бы проникал в самое сердце редким прохожим.
Где-то глухо и протяжно заскулила собака — на вой отозвалась другая, третья…
Пронзительно скрипнула дверь, раскачиваемая ветром, и это заставило возвращавшийся с дежурства патруль остановиться.
Пожилой капитан с суровым лицом, посмотрев по сторонам, увидел подозрительно раскрытую дверь сарая.
— Так, проверить, что там, — скомандовал он солдатам и прапорщику.
Военные подошли ближе — то, что они увидели, заставило их содрогнуться: на полу в неестественных позах лежали две молоденькие полураздетые девушки — темные замерзшие потеки на полу не оставляли сомнения в том, что тут разыгралась жуткая трагедия.
Начальник патруля, пожилой капитан, стараясь не смотреть на лица несчастных, нагнулся и потрогал руку одной из них, пытаясь нащупать пульс, — закоченевшая кисть почти не сгибалась…
— М-да, дела… — тяжело вздохнул офицер и снял шапку…
Глава одиннадцатая
А Каратаев по-прежнему методично обходил все укромные места, где, по его мнению, могли скрываться беглые уголовники. Да, это была настоящая охота, но теперь не на четвероногих хищников, а на двуногих — куда более злых, жестоких, коварных и непредсказуемых.
Увы, удача на этот раз не сопутствовала охотнику: три давно заброшенных зимовья оказались пусты — наверняка люди не появлялись в них несколько лет. Но всего в десяти километрах от последнего был заброшенный лагерь ИТУ, в просторечии — зона: место, вполне подходящее для того, чтобы отсидеться. И охотник, прикинув все «за» и «против», направился туда…
Наверняка, если бы какому-нибудь режиссеру захотелось снимать фильм о том, что есть ад, в качестве декораций он бы избрал это место: залитые холодным лунным светом полуразрушенные бараки, обвалившиеся сторожевые вышки, на которых когда-то торчали бессонные вертухаи, буты ржавой колючей проволоки, заснеженные одноколесные тележки, так называемые "бериевки"…
Все это навевало уныние и печаль.
Стараясь на всякий случай не шуметь, Каратаев обошел бывший лагерь по периметру, аккуратно подсвечивая дорогу карманным фонариком, прислушиваясь после каждого шага. Нет, никаких следов — лишь изредка ветер завывает в трубе полуразрушенной котельной, да поземка гуляет между темных бараков…
Тяжело вздохнув, охотник повернул обратно — Амур, вильнув хвостом, последовал за хозяином. Нет, ни беглецы, ни тигр тут, в этом мертвом царстве тлена и запустения, не объявлялись — во всяком случае в последнее время. Михаил, сосредоточенно глядя перед собой, прокладывал лыжню в сторону своего зимовья — надо было хотя бы немного отдохнуть, чтобы завтра со свежими силами продолжить поиск.
"Если бы я был на их месте, — верный себе, бывший спецназовец решил просчитать возможные действия беглых уголовников, — то выбрал бы только два варианта: во-первых — затаиться где-нибудь в тихом месте и ждать, пока все уляжется, ведь менты не будут искать их по всей тайге! Ну а во-вторых — сразу же попытаться скрыться отсюда — хоть на Большую землю, хоть за границу…"
Но, чем больше размышлял охотник о действиях урок, тем больше утверждался в мысли, что ведут они себя совершенно неадекватно ситуации: вместо того чтобы тихонько пересидеть ментовский шмон по всему лесу, вместо того чтобы сразу рвануть в сторону железной дороги, уголовники принялись за любимое занятие — убийства, грабежи, насилия.
"Нет, наверное, правы люди, утверждающие, что у каждого в жизни — свое место, — решил охотник, — у меня свое, а у них… Как их понять? Они вырвались на волю, это опьянило их, но ведь ничего, кроме насилия, они не умеют. И то, что теперь происходит, вполне закономерно. Грабитель не может не грабить, вор не может не воровать, насильник не может без насилия…"