Закон-тайга

Не надо было обладать даже маленькой толикой проницательности, чтобы догадаться, чьих рук это дело.

Полковник взял вороненый пистолет, достал обойму, сосчитал патроны — восемь, как и положено, полный боекомплект.

Затем, медленно передернув затвор, положил оружие на колени. Налил сто граммов спирта, залпом шарахнул весь стакан, не найдя закуски, занюхал стволом — оттуда несло оружейным маслом.

— Сука татуированная, бандюга… — Спирт не брал полковника.

Затем выпил еще сто граммов, затем еще…

Неожиданно в голове побежали круги, стол закачался, и Герасимов понял: теперь ему уже ничего не страшно.

"Как лучше стреляться? — подумал офицер и, подойдя к зеркальному шкафу, встал перед ним по стойке «смирно». — В рот? Блатные не поймут, шутить будут очень пошло. В висок? Кровищи много, мундир зальет, хоронить не в чем будет. В сердце? Так ведь и промахнуться недолго, спасут врачи, выходят, а потом на зону кинут… Акробат-инвалид — хуже не придумаешь…"

Видимо вспомнив о том, что у него есть еще и парадный мундир, полковник решил-таки стреляться в висок. Сняв ПМ с предохранителя, он поднес его к голове и едва заметно надавил на курок.

Но в это самое время в прихожей раздалась мелодичная трель звонка…

* * *

Совсекретный вертолет КА-0012-"Б" тяжело и медленно плыл над тайгой. На месте пилота сидел Чалый, уже неплохо освоившийся с обязанностями вертолетчика — татуированные руки крепко сжимали штурвал. Протрезвевшие глаза внимательно следили за показаниями приборов, — впрочем, Иннокентий по-прежнему ни хрена в них не понимал.

Малина, вусмерть обиженный несправедливым решением братвы, сиротливо примостился у иллюминатора: слезы буквально душили его.

Видимо, Астафьев, разнеженный неожиданным богатством, был не чужд сентиментальности: следственные изоляторы, зоны, этапы и пересылки не окончательно очерствили его татуированное сердце.

— Да ладно, Малина, — скосив глаза, он посмотрел на небольшие ладошки подельника, — сходняк пересмотрел свое решение… Ну, есть предложение взять тебя на работу. Тебе ведь работать не западло? Ты ведь, как пила, железный, никогда не ломаешься?!

Малина ничего не ответил — он только не мог понять, шутит Чалый или же хочет предложить ему что-нибудь серьезное.

— Так пойдешь работать? За песочек…

— А че делать-то надо? — не глядя на собеседника, спросил москвич.

— Да ничего особенного… Ты точно справишься, я ведь тебя хорошо знаю, — хмыкнул Астафьев. — Братва со мной посовещалась, говорит — лучшей кандидатуры не найти на всем Дальнем Востоке.

Малина выжидал.

— Ну?..

— Не нукай, я тебе не конь педальный… Тебе, бычаре рогатому, работу предлагают, бля, а ты, козлина голимая, еще старших подгоняешь! — перебил его Астафьев и грязно, цинично выругался. — Короче, работа такая: будешь каждое утро балдоху копченую мылом подмывать, «тампакс» вставлять и меня нежить… Так не забесплатно: каждый сеанс супружеского долга — чайная ложка песка. Пока я себе в Китае бабу не найду… Так че, Малина? Это ведь не больно, а даже приятно. Вот увидишь — тебе очень понравится, соглашайся, не пожалеешь! Другой работы для тебя все равно не предвидится…

— Чалый! — с невыразимой тоской произнес Малина. — Как ты так можешь?!

Он посмотрел в иллюминатор: все те же островерхие лиственницы, те же заснеженные полянки, сопки с редким кустарником…

Наверняка лети вертолет чуть ниже — Малина бы выпрыгнул из него.

— Как ты можешь… — свистящим полушепотом повторил москвич.

— Ха! Я и в рот могу. — По тону, которым была произнесена эта фраза, москвич понял, что Чалый не шутит. — Так что?

— Кеша… — проникновенно вздохнул вусмерть закошмаренный шестерка.

— Нет, тоже, посмотрите на этого негодяя! — На секунду Иннокентий выпустил из рук штурвал. — Он мне лавье, «кишки» вчистую проиграл, фуфел свой… Я ему все отдал, кормлю его, альфонса, пою, воспитываю, а он еще чем-то недоволен?! Работу непыльную предложил — гигиеной тела займется… Чистота — залог здоровья, знаешь об этом?

Вертолет несколько раз клюнул носом, и это заставило Чалого вновь взяться за штурвал.

— Кеша, помнишь, когда ты мне предложил с зоны подорваться… Я ведь думал, ты ко мне душевно отнесешься, думал, мы с тобой друзья…

— Ладно, пошутил я, пошутил… Пока, — многозначительно добавил Иннокентий и, метнув в Малину взгляд, полный презрения, уставился на приборную панель, силясь хоть что-то понять в показаниях приборов…

* * *

Полковник Герасимов, воровато оглянувшись по сторонам, сунул пистолет в карман галифе и пошел открывать дверь — жена-курва на ночь глядя ушла "к подруге", собираясь провести с «нею» всю ночь. Это, конечно, была не она.

— Кого еще несет? — пробормотал хозяин; почему-то в затуманенном спиртом мозгу мелькнула мысль, что это проверка из Москвы.

Однако он ошибся — это был начальник второго отряда капитан Виктор Радченко.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник? — почему-то по уставу произнес капитан.

— Да ладно тебе, брось выделываться, говори по-человечески, — раздраженно махнул рукой полковник и тут же другой поглубже сунул пистолет, выпиравший из кармана. — Раздевайся, посидим, выпьем…