Закон - тайга

На притыкинский участок он вернулся к вечеру. Без лишних оттяжек сам рассказал мужикам, что случилось в селе. Охотники сидели молча, будто оглушенные.

Нет больше Кота. Убили его. Одним махом все отняли. А ведь такое с любым случиться может…

— Видно, за откол его фортуна наказала. Хана нам, если кто оторваться от фарта вздумает. Вместе надо, «малинами», как всегда было. Так оно и живется файнее, и с мусорами разделаться проще, — сказан Угорь.

— Наши легавые, чтоб их не одно перо не обошло, много про нас знают, гадье. Потому приморяться в Трудовом никому не стоит. Сматываться надо всем. Покуда не попухли. Мне до воли совсем немного осталось. Как получу ксивы — только меня и видели, — бубнил Скоморох.

— На Трудовом свет клином не сошелся, кенты. Я тоже лыжи навострил в Оху. Там к фартовым приклеюсь. Пофартую с ними. Погляжу, чего сахалинские законники могут.

— Срываться надо отсюда, как только запретка откроется. К своим когти рвать! В гробу я видел чужих кентов! Они заложат, чтоб самшл не попухнуть, любого, кто недавно примазался! — разговорились воры.

— Не трехай лишнего! Я с местными законниками был в делах. Путевые, файные кенты. Они и грев подкидывают. Свои — хрен на рыло, — буркнул Угорь.

— А погорел на местных? С ними в ходку влип? — полюбопытствовал Тимофей.

— Нет. Они без подвязки. Со мной не были, — отмахнулся Угорь.

— А я в Ростов махну. К хренам этот Сахалин, глаза б мои его не видели. Тут притыриться и то негде. Весь в зонах, хуже Колымы, — матюгнулся Скоморох.

— Оно везде так. Особо по северам. Возьми хоть Камчатку. А и то — сплошь тюряги. Помню, везут нас в бортовой, охрана, что псы, пристроилась у борта. Слышу, ботают меж собой: «Глянь — Питер!» Это они так Петропавловск-Камчатский зовут. Ну и мы вылупились. А самый плюгавый средь нас хохочет, чуть не ус- сывается и показывает пальцем вперед. Глянули. А там этот… Ленин, руку протянул и на тюрягу показывает. А внизу буквами аршинными написано: «Верной дорогой идете, товарищи» А между зоной и тем портретом висит: Петропавловск-Камчатский! Дошло иль нет, с чего всякий город на Севере начинается?

— Это мура! Вот у нас в Охе было… Начиналась она с психушки, а заканчивалась…

— Да не одна Оха! Вахрушев, тот тоже — сплошь зоны да психушки. В Южном они даже общим забором обнесены. Только психушка иным цветом побелена. Психи, когда раздухарятся, в тюрягу добровольно лезут. Они с зэками, как мама родная, кен- туются! — сказал Угорь.

— Да не заливай! Кто с психами кентоваться станет? Они ж съеханные с катушек, — не поверил Тимофей.

— Чудак! Чё мне трепаться? А как я в прошлую ходку слинял? Псих помог. Он зенки вывалил на курево, что я показал, и махнул ко мне. В дыру. Барахлом махнулись. И я прикинулся повернутым. В дыру сиганул. Меня охранник за жопу. Я ему козью морду скорчил, какой он век не видал. Обложил его по фене. Но негромко. Он мне в задницу коленом. Хотел в психушку вбить, да я не дурак, увидел, что ворота пустые, приоткрытые, и туда… Три зимы меня искали. Да хрен им всем!

— Из всех нас только тебе да Филину повезло. Остальные будто не тем путем на свет появились, — сказал Цыбуля и продолжил: — Чтобы мы тут не трехали, нигде ни один кент и «малина» не кентовались с мусорами. Все они падлы! Всех их надо жмурить. И ботать про легашню кончайте! С ними у нас один разговор: перо иль маслину — и отваливай к едрене фене. Давайте о себе, о своих делах толковать, — предложил Скоморох.

— Мне другое не понять. Что там мусора? Они — известное дело. А вот как поселенцы подкузьмили? Зная беду нашу, свое взвалили на фартовых. В надеже были, что они — в фаворе. А мы? Кто нас держит? И сколько ни морись, в фартовых окочуришься. А значит, рвать когти отсюда надо! Всем. Покуда тыквы из задниц не выкрутили, — поддержал Тимофей.

— А может, нам в свою «малину» сбиться? На воле? Кенты! Канать уж недолго всем. Махнем на материк! И гори оно синим, это Трудовое! — предложил Угорь.

— Вначале доскрипи до воли. А уж потом трехай, — оборвал его Тимка.

Но предложение законника запало в душу и не давало уснуть. Все взвешивал: и за, и против. А потом полез в карман за куревом и снова нарвался на письмо Притыкина. Последнее. Его старик писал старшему сыну. Да, видно, отправить не успел. Не написал адрес. А Тимка не нашел. Так и носил при себе. Вдруг сын Николая Федоровича объявится?

Отца навестить. Но никто не приезжал. И письмо это читал иногда. Оно словно и ему адресовалось.