Закон-тайга

Но это так, в порядке шутки, потому что в сути туризм — штука великолепная — это раз, и потом — каждый с ума сходит по-своему. Это — два. Нас хотя бы взять. Вместо того чтобы идти спокойным маршрутом, выбрали водный. Экзотика, видишь, привлекла. Дорого могла нам обойтись эта экзотика.

Но все хорошо, что хорошо кончается. К месту мы подплываем вчетвером.

Шеф, Матвей, Элька, Я.

А на берегу разбиты палатки, и четыре коричневых экземпляра орут нам: «Физкульт-ура!»

Все уже как-то по-домашнему, и будто не было шести дней, которые из многих экспедиционных дней останутся для меня самыми памятными. Потому что я начал их мальчишкой, а заканчиваю вроде бы зрелым человеком. Впрочем, это, конечно, сильно сказано. До зрелости мне еще ого сколько. Просто я прошел по реке путь, который стал моим первым мужским путем, и теперь я, наравне с другими бывавшими в экспедициях, имею право вспоминать. Может, и тут смело сказано? Может быть. Очень может быть. Но мне так кажется. Если сомневаетесь, попробуйте спуститься на плоту по горной реке и тогда заходите. Поговорим. Это не в порядке хвастовства. Просто я в этом уверен.

Прокричал я в ответ туристам свое «Физкульт-ура!», помахал для антуража полотенцем и загадал: если кто-нибудь из них помашет мне в ответ тряпицей, значит наш проводник Чоков уже в Кайтанаре, не помашет — придется нам ждать. Помахали сразу двое. Глупая это, конечно, штука — загад, а вот поди ты. Вышло, как хотел, и настроение сразу улучшилось. И когда проплывали мимо деда, устроившегося с удочками над омуточком, я уже по своей инициативе поприветствовал:

— Рыбакам-одиночкам физкульт-привет!

Дед вместо ответа на приветствие погрозил мне кулаком. Наверное, у него не брало.

Но я уже не мог остановиться.

— До Кайтанара далеко еще плыть?

Дед не ответил, ответил Матвей.

— То ли два, то ли восемь.

Так нам ответил алтаец, когда мы спросили, далеко ли до Тугоряка. Это было еще в первые дни экспедиции.

Матвей именно ответил, а не прокричал, потому что кричать ему надобности нет: мы плывем с ним на одном плоту, Элька перешла на другой. Она не случайно перешла, так же, как я не случайно не поддержал попытки Матвея заговорить. Не хочется мне с ним после вчерашнего разговаривать. Хотя, в общем-то, по убеждению Матвея, он вел себя нормально. И на наши претензии ему плевать.

Вчера мы обедали у Журавлиного камня — утеса, примечательного своим цветом: он серовато-белый, потому что сложен из известняка. В Кайтанаре есть кустарный заводик, перерабатывающий дармовую породу. Подножье утеса усыпано камнями, а выше этих россыпей гнездятся пещерки, образованные взрывами. Над пещерами по трещинам являет себя жизнь. Нависает перевитый хмелем кустарник, зеленеет трава, а в одном месте почти параллельно земле, пристроилась сосенка. Недолго ей, бедняге, осталось жить, потому что корни, уходящие вверх по склону, уже напряжены до предела и над ними крутыми бугорками вспухает земля. Эту подробность я рассмотрел в бинокль, потому что от сосенки до земли самое маленькое метров восемьдесят, а я совсем не дальнозоркий.

Пообедали мы без аппетита: во-первых, было жарко, а во-вторых, нами владело непоседливое состояние, которое приходит к человеку в конце пути, когда он еще не на месте, но дорожные переживания уже кончились и он не знает, к чему приложить свои заботы. Погромыхивая тарелками, Элька пошла мыть посуду, а мы с Матвеем двинулись окунуться. Как говорил Матвей: «Разогнать послеобеденную одурь». Разгоняли мы ее, разгоняли, но так до конца и не разогнали. По крайней мере, я. Вроде и вода пробирала до печенок и полоскался я в ней достаточно, но как только вылез на песочек, пригрелся и задремал. Проснулся — один. Матвея, который лежал поначалу рядом, след простыл. По правде говоря, я не удивился. Пока мы купались, Элька от посуды освободилась, а двое свободных людей, если им того хочется, дорогу себе всегда найдут. К слову будь сказано, после того, как у нас побывал вертолет, они ее каждый день находили. То после обеда, то после ужина. А то и тогда и тогда.

Я почти наверняка знал, что эта их дорога к нашему стану не лежит. Однако чем черт не шутит.

Нет, все обстояло как по писаному. Около погасшего костра сидел один Вениамин Петрович и занимался всегдашним своим делом: что-то быстро чиркал в блокноте. Вот уж поистине у человека завидный, непостижимый дар: может сосредоточиться в любой обстановке. Мне для того, чтобы скомпоновать и оформить мысли, обязательно нужна тишина. Я когда школьные уроки учил, и то ничего не мог понять, если кто-то рядом разговаривал. Да чего там разговаривал. Если просто был посторонний, мне уже не до уроков.

Когда я подошел к стану и спросил у шефа, не появлялись ли Матвей и Элька, он даже глаз не поднял. Замотал отрицательно головой и продолжал чиркать. Тогда я спросил:

— Скоро поплывем?

— А? — Здесь шеф взглянул на меня рассеянно, потом моргнул несколько раз и спросил: — А Эльвира Федоровна и Матвей Васильевич где?

Я не выдержал и рассмеялся.

— Что вы смеетесь? Вы же вместе уходили.