Закон трех отрицаний

– Не знаю, – развел руками Волков. – Я предлагаю вам вариант или, как у вас в милиции говорят, версию, которая все объясняет. Но если у вас есть другая версия, я готов ее обсудить. По вашему лицу я вижу, что вас что-то не устраивает.

– Не то чтобы не устраивает… – Коля помялся. – Просто я не совсем понимаю, как это… Ну вот вы говорите, что она обиделась на мать, что не нашла контакта с отчимом, что злилась на сестру и брата. То есть она их всех в той или иной степени не любила. А теперь что же выходит, полюбила, что ли?

– Заставила себя полюбить. И это тоже вынужденный шаг. Не зря же я вам говорил, что вся жизнь Аниты какая-то вынужденная. Вымученная. Я не могу это объяснить. Я так чувствую. И знаете еще что, Николай… Анита – сложная фигура, неоднозначная, по-своему несчастная. Я, в общем, человек неглупый и в людях немножко разбираюсь. И я всегда чувствовал, что в Аните есть какой-то стержень, который я никак не могу ухватить, что ли, выделить, вычленить… Я чувствовал, что есть что-то в ней, чего я не знаю, но если я узнаю, что это такое, то я пойму про нее все. И вот пока мы тут с вами разговаривали, до меня вдруг дошло: физика.

– Что – физика? – не понял Селуянов.

– Есть множество наук, которые можно противопоставить искусству. Анита выбрала инженерно-физический институт. Не химико-технологический, не юридический, не стали и сплавов, не нефти и газа, а именно инженерно-физический. Почему? Я долгое время думал, что это обычное расхожее противопоставление лириков и физиков, у которого она пошла на поводу. Но нет, тут что-то другое. Если вы поймете, почему она выбрала именно этот институт, вы поймете про Аниту очень многое. Может быть, даже все.

* * *

О смерти подруги Елена Завьялова уже знала, она накануне звонила Ларисе домой, и свекровь сообщила ей страшное известие.

– Мы собирались сегодня встретиться, – дрожащим голосом говорила Елена, миниатюрная брюнетка в обтягивающем белоснежном до синевы халатике. Доценко нашел ее на работе в больнице. – Она мне звонила в начале недели, мы условились в пятницу созвониться, уточнить время. А Нина Максимовна сказала…

Крупная прозрачная слеза быстро скатилась по щеке и спряталась под подбородком.

– Когда Лариса вам звонила, в какой день?

– Во вторник.

– Когда?

– Вечером уже, часов в девять. Ну да, правильно, я во вторник работала до восьми, а она мне домой звонила, значит, я уже пришла.

– Какое у нее было настроение?

– Ровное, как обычно. Ларка вообще очень спокойная была, редко из себя выходила.

– Сколько времени вы с ней не виделись?

– Месяца два, наверное.

– Что ж так редко встречались? – удивился Михаил. – А мне сказали, что вы задушевные подружки.

– У меня работа сменная, а еще подработки, индивидуальный пост, сижу с больными круглосуточно за отдельную плату, на сестринскую зарплату не проживешь, сами понимаете. Но мы все время перезванивались, разговаривали подолгу. Обычно она сама звонила, когда оставалась в мастерской ночевать.

– Вот даже как?

Уже теплее, уже что-то… Почему Лариса не звонила из дома, из квартиры Риттеров?

– Ну а что удивительного? Когда две подруги разговаривают, ни муж, ни свекровь совершенно не нужны. Они мешают.

В общем-то верно. Ничего подозрительного. Между прочим, а не эта ли брюнетка была в одной постели с Ларисой, когда неожиданно нагрянули Риттер и его сестрица? А что? Плодотворная мысль. Подружка-лесбиянка. Как бы это проверить, чтобы никого не обидеть?

– Лена, а вы сами замужем?

– Да. А что?

– Ничего, просто спросил. Давно?

– Не очень, меньше года.

– Ваш муж знаком с Ларисой?

– Конечно. Она и на свадьбе у нас была, и в гости к нам приезжала. И сегодня должна была… мы собирались…

Лена тихонько заплакала, но быстро взяла себя в руки.

– А сами вы в гостях у Ларисы бывали?

– Да, в мастерской.

– А дома? Я имею в виду не тот дом, где она с мамой жила, а дом Риттеров.

– Нет, там не была. Все равно поговорить не дадут. Мы с ней в мастерской любили посидеть, кофе попить, вина какого-нибудь легонького, потрепаться.

– Одновременно с вами у Ларисы бывал кто-нибудь? Ну там подружка или приятель?

– Нет. Мы всегда вдвоем были.

Опять двадцать пять. И с матерью-то она только вдвоем, и с подружкой вдвоем. Никаких зацепок, никаких выходов на новых людей.

– Лариса в последнее время не жаловалась вам, что ей кто-то угрожает? Может быть, она стала нервной, беспокойной?

– Угрожает? – переспросила Лена. – Нет, ничего такого. И нервной она не стала.

– Может быть, что-нибудь странное происходило. Вспомните, Лена.

– Странное… Ну я не знаю, если только это…

– Что? – мгновенно сделал стойку Доценко.

– Ей какая-то женщина все время звонила.

– Какая женщина?

– Да откуда же мне знать? Ларка сама не знала. Придет домой, а свекровь говорит, мол, тебе женский голос звонил, не представился и ничего передавать не просил.

Ну-у-у, а он-то размечтался… Подумаешь, позвонил кто-то и не представился. Такое каждый день бывает.

– Это всего один раз было? – безнадежно спросил он.