Закон трех отрицаний

– Нельзя, – повторила Анита. – Совершенно очевидно, что милиция подозревает нас с тобой в связях с Дроновым. И совершенно очевидно, что никаких связей с ним у нас с тобой не было и нет. Они прицепились к тому, что мы почему-то не пошли к Косте на юбилей, и думали, что мы в это время встречались с Юлькиным любовником и жаловались на ее сексуальные аппетиты. И что мы с тобой должны были делать? Покорно, как агнцы, которых ведут на заклание, соглашаться с этим? Да, мы не были у Кости, но и с Дроновым мы не встречались. Если бы мы знали, что все так обернется, что Юлька… погибнет и нас с тобой станут подозревать только потому, что мы не пришли к Островскому на юбилей, я бы весь вечер понедельника провела на людях, чтобы они могли каждую минуту мою подтвердить. Но я же, как верная подруга, отвезла тебя утром в аэропорт, а после работы сидела дома, вот в этом самом кресле, как привязанная, ждала сообщений от тебя. От телефона не отходила. Если бы у меня был мобильный телефон, я могла бы спокойно ждать твоего звонка где угодно, в любом месте, где меня могут видеть. Но мобильника у меня нет. Если бы мы знали, что все так обернется, мы бы отменили запланированную встречу с Костей во вторник, сходили бы к нему на юбилей, а в Турцию ты полетел бы во вторник или в среду. Сейчас не сезон, с билетами проблем нет. Но ведь девочка позвонила тебе в воскресенье поздно вечером, рыдала, билась в истерике, говорила о самоубийстве. Что ты должен был ей ответить? «Подожди лезть в петлю, у меня завтра день рождения шефа, я с ним водки попью, а потом прилечу тебя успокаивать»? Ты считаешь, что так было бы лучше, человечнее?

– Господи, Анита, ну почему ты такая правильная? – простонал Кричевец, подходя и обнимая ее. – Мне с тобой страшно. Я рядом с тобой чувствую себя совершенно неполноценным.

Она на мгновение прижалась к нему, потом решительно отстранилась:

– Ну все, зайка, прекращай ныть. Чем выпутываться из дурацких и совершенно необоснованных подозрений, лучше объяснить милиционерам, что тебя не было в Москве. А я ни с каким Дроновым не встречалась, потому что сидела дома, привязанная к телефону. Сколько раз ты мне звонил из Турции в понедельник вечером?

– Раз пять, наверное, – он пожал плечами, – или шесть. Не помню точно.

– Ну вот видишь, милиционеры запросят телефонную компанию, там подтвердят, что с твоего мобильного вечером в понедельник были постоянные звонки на мой домашний номер, и мы с тобой разговаривали. Так что я совершенно точно была дома. Поверь мне, Антон, так лучше.

– Ничего не лучше! – внезапно взорвался он. – Для чего было выворачивать наше грязное белье наизнанку, если потом выяснилось, что Дронова вообще в Москве не было? Не было его, понимаешь? Так что где именно мы с тобой провели вечер того понедельника, никакого значения не имеет, мы все равно не могли с ним встречаться.

– Мы могли встречаться с его дружками-уголовниками. И потом, мы же действительно не знали, что его нет в Москве, и боялись, что нам еще долго не дадут спокойно жить эти тупые менты. Они принялись допрашивать маму, Любу, они приходили ко мне на работу, и бог его знает, что они там еще придумали бы. А о том, что Дронов был в отъезде, нам этот маленький дурачок с Петровки рассказал только после того, как мы ему признались насчет твоей поездки в Турцию. Тебе не в чем меня упрекнуть, Антон.

– Ты уверена? – прищурившись, спросил он и тут же сам испугался тех слов, которые помимо воли слетели с его языка.

Анита ответила не сразу. Отошла от окна, медленно прошла мимо Антона, даже не взглянув на него, протянула руку к стоящей посередине стола синей вазе с мандаринами, взяла один, несколько раз подкинула вверх, поймала, задумчиво поглядела на него и положила обратно.

– Судя по твоему вопросу, милый, ты в этом далеко не уверен, – ровным голосом произнесла она, делая шаг к двери. – Я не хозяйка твоим мыслям, так что ты имеешь право думать все, что угодно. Но не нужно этим правом злоупотреблять.

Кричевец остался в комнате один, кляня себя последними словами за несдержанность. Он, безработный бывший каскадер, живет на деньги своей любовницы и еще смеет в чем-то ее упрекать!

Через несколько минут из другой комнаты послышались бархатные звука саксофона. Анита играла старое танго «Маленький цветок». Она всегда играла именно эту, свою любимую, вещь, когда была расстроена словами или поступками Антона. Не рассержена, а именно расстроена, то есть опечалена и готова к примирению, если у него хватит ума сделать первый шаг.

Ума у него всегда хватало. Любовник Аниты Станиславовны Волковой был не особенно удачлив в делах, но уж дураком-то он точно не был. В противном случае не удержался бы рядом с ней на протяжении целых пятнадцати лет.

* * *

Все-таки она позвонила Чистякову. Боролась с собой долго, уговаривая саму себя, что Лешка работает, он занят и нет никакой нужды гонять его из Жуковского в Болотники – чай, не ближний свет! – только из-за того, что ей, видите ли, страшно. Охрана есть, сигнализация есть, чего трепыхаться попусту?