Ага, ясно… Кто-то привез полудохлого меня сюда потайными лесными тропами, где я почти четыре месяца в коме провалялся. Ну, зашибись повоевал, однако. А кто привез? Не иначе тот, кто разворотил морду фрицу, который мне башку подстрелил. Только вот ума не приложу, кто бы это мог быть…
Но мое недоумение продолжалось недолго, так как в тесноватое помещение вошел никто иной, как сержант Иванов, тот самый ветеран-пограничник, который помогал мне все время, начиная с того самого момента, как я появился на заставе.
Правда, сейчас на нем была фашистская форма. На плече у него висел знаменитый автомат MP 40, а в руке он держал рюкзак немецкого пехотинца, местами испачканный в крови. Глянув на меня, сержант удивленно поднял брови:
– Очнулся? Да ладно!
– Типа того, – прохрипел я, с трудом проталкивая слова через горло.
– Везучий ты, – хмыкнул сержант. – Я ж тогда пленных тех через линию фронта переправил, тропкой одной хитрой провел. И решил за тобой вернуться. Иду к городу скрытно, вдоль дороги через лес, смотрю, в кустах фриц сидит, гадит. Ну, я сзади подошел, аккуратно его прирезал, чтоб в дерьме не испачкаться, – и тут со стороны дороги выстрел. Я высовываюсь из кустов – и вижу, что немец кого-то расстреливает. Я ему пулю в затылок и всадил. Потом подошел к тому, в кого он стрелял, и вообще не втыкаю – лежит кто-то в фашистской форме, весь в кровище. Потом фонариком трофейным посветил – ты. Без сознания. Прикинул, что к чему, затащил тебя в коляску и на мотоцикле довез, куда надо. Сюда то есть. Пока ехал, с тебя нехилая лужа кровищи натекла, в коляске по щиколотку плескалось. Около леса пришлось транспорт оставить и километра два на себе переть. Был почти уверен, что труп несу… А оно вон как вышло.
– Хорош… обо мне… – перебил его я. – Где фрицы?
– Повсюду, – пожал плечами Иван. – Теперь это их глубокий тыл. Киев они взяли, по слухам, к Москве рвутся. Ну а я тут у них в тылу шурую. То одиночный патруль подстрелю, то склад какой-нибудь сожгу. Мелочь – а приятно. Вот фрица прирезал около речки, искупаться он вздумал. Теперь у нас его рюкзак с галетами, а у него – вечное купание…
– Да что ж ты все разговоры говоришь? – всплеснула руками девушка. – Картошка вся разварилась, есть пора.
– Это дело хорошее, – улыбнулся Иван. – А я тут к картошке еще кое-чего принес.
В рюкзаке оказались очень качественные немецкие мясные консервы, две упаковки с галетами и бутылка шнапса, очень похожего по вкусу и запаху на дешевый самогон. Судя по тому, что продуктов было изрядное количество, прирезанных немцев было больше, чем один. Но я не задавал вопросов.
Я ел как не в себя – и не мог остановиться. Организм требовал еще и еще…
– Ишь ты, как наворачивает, – хмыкнул Иван. – Глядишь, скоро совсем оклемается, будем вдвоем фрицам жизнь портить.
Отъедался и отсыпался я еще три дня, пока не почувствовал, что совсем встал на ноги. За это время я успел выяснить, что небольшая сторожка принадлежала раньше леснику, который жил тут с дочкой. А после того, как лесник умер, простудившись холодной весной, местные жители подкармливали девчонку, которая наотрез отказалась уходить из леса, где у нее помимо отцовского домика было небольшое хозяйство – курятник, загон с козами, огород. На заставе о сторожке знали, туда Иван меня и отнес. И жить там стал, благо место скрытное, лучше схрона и не придумаешь. К сироте сержант как к дочке относился, заботился как мог. И она не оставалась в долгу.
– Тут всю войну отсидеться можно, никто не найдет, – часто говорила она, явно намекая на то, чтобы мы остались с нею. Оно и понятно, с двумя вооруженными мужиками всяко спокойнее.
Но ее мечтам не было суждено сбыться…
Потому что на третий день я рассказал Ивану все, что увидел в городе, занятом немцами.
Тот глубокомысленно почесал в затылке, посмотрел на меня искоса, как смотрят на буйнопомешанного, опасаясь, что тот бросится и покусает.
Потом задумался и через несколько минут выдал:
– А ведь они могут. Нам политрук кое-что рассказывал насчет их новой религии. Какие-то арийцы вроде теперь их предки. И все их блондины – они и есть, те самые арийцы, которые намного лучше обычных чернявых фрицев. Они своих блондинов с блондинками скрещивают, прикинь? Как мы породистых быков с коровами. В общем, однозначно у них в головах все плохо. Так что вполне могли додуматься, чтоб мертвецов воскрешать. Не поздоровится нашим, если так оно и есть.
– Это точно, – кивнул я. – Я ж тебе говорю – их опытный первый образец двигался раза в три быстрее обычного человека.
Иван снова поскреб затылок, того и гляди дыру в нем проковыряет отросшими ногтями.
– Но если оно и так, и даже если мы до наших доберемся, – кто ж нам поверит? – сказал он.
– Никто не поверит, – кивнул я. – Но ты-то мне веришь?