Закон вселенской подлости

Гавросич, недовольный собственным поведением накануне, принял волевое решение вести исключительно здоровый образ жизни и начал с утреннего закаливания путем холодных обливаний. В результате я добрых пять минут переминалась под дверью санузла, слушая доносящиеся изнутри поросячьи визги и плеск струй.

Потом любитель ЗОЖ изменил своеобычному утреннему кофе с каким-то пользительным травяным отваром, и едкая вонь этого напитка разбудила даже Юлю, которой обычно нужно два-три раза прослушать серенаду будильника только для того, чтобы разлепить ресницы. Для подъема желательно еще подогнать к кровати лебедку.

– Что это? – распахнув глаза и талантливо (не чета деду) изобразив на лице ужас, спросила Юля и брезгливо чихнула.

– «Танцующий дракон», – пробурчала я, рисуя себе физиономию.

Получалось неважно.

Взбодренный травками Гавросич занялся гимнастикой Цигун, и доносящаяся с балкона китайская народная музыка настойчиво навязывала мне этнически чуждый стиль макияжа. Рука сама собой тянулась нарисовать раскосые очи со стрелками до висков.

– Фу! – Юля лаконично выразила свое отношение к реальности, данной ей в ощущениях, и спрятала голову под подушку.

– Давай вставай, – велела я. – Некогда валяться. Ты не забыла, что сегодня идешь со мной?

– У-а? – донеслось из-под подушки.

Это тоже было похоже на китайский.

– Куда-куда, в библиотеку, – ответила я, покосившись на недвижимое тело в постели. – В храм знаний и сокровищницу литературных произведений…

– У-у-у…

– Что – у?

Нет ответа.

– Ю-ля! – с нажимом произнесла я по слогам, так что имя прозвучало как вполне себе китайское.

Ю Ля, русый заяц весом в пять пудов, сидящий на вершине хрустальной пирамиды…

– По Ля? – с готовностью перешла на китайский Ю Ля.

– Немедленно вставай, или я приступлю к решительным мерам, – отбросив китайские церемонии, пригрозила я. – Тут у нас сегодня практикуются холодные обливания…

– Эх! Ладно!

Ю Ля откинула одеяло, встала, потянулась и продекламировала, с удовольствием глядя на себя в зеркало поверх моего плеча:

Отраженья людей, словно в зеркале светлом, видны!
Отражения птиц – как на ширме рисунок цветной!

– Китайская поэзия? – угадала я.

– Угу, автора не помню, кто-то из древних, а дальше так:

И лишь крик обезьян вечерами, среди тишины,
угнетает прохожих, бредущих под ясной луной!

– Кстати, про угнетающий крик обезьян, что-то Гавросич расшумелся, – прислушалась я.

В дверь постучали.

– Входите, можно, голых нет! – крикнула Юля, ловко обернувшись одеялом.

– Девоньки! – В приоткрытую дверь сунулась раскрасневшаяся физиономия деда. – А вы лапсердак свой с веревки снимали?

– Какой лапсердак?

– Полосатый, как коврик!

– А-а, мое пончо! – Юля встревожилась. – Нет, не снимали! Ведь не снимали?

Она вопросительно посмотрела на меня.

Я покачала головой.

– Ну, тогда поздравляю: вас тоже ограбили, потому что вчерась лапсердак еще висел, а нонче ужо нетути! – Гавросич от волнения с ходу вскочил в образ замшелого старца.

– Как – нетути?!

Юля растолкала нас локтями и порысила на балкон, ежеминутно наступая на край одеяла и опасно покачиваясь.

Я легко догнала ее, и за ограждение балкона мы выглянули одновременно.

– Вчера ветер был. Может, прищепки отлетели и он упал вниз? – предположила я.

– Кто?

– Лапсердак.

– Это было пончо!

Юля сердито шмыгнула носом.

– Да что за невезуха такая? Нет, если бы оно просто упало вниз, то лежало бы под балконом. Похоже, пончо тоже сперли.

– Знаешь, а ведь угадывается в этом какая-то логика, – задумчиво сказала я. – Кактус и пончо, а? Тематическая кража получается. Может, у нашего маньяка мексиканские корни?

– Надо рассказать об этом нашему следователю, – решила Юля.

Поутру какой-то дебил цинично ограбил кафетерий при пекарне. Взял, мерзавец, горячий калач, а вместо денег в оплату достал из кармана пистолет, навел его на оторопевшую булочницу и потребовал сдать кассу. Перепуганная женщина отдала все, что было, – все триста десять рублей – и получила от разозленного столь малым уловом грабителя пистолетом по виску. Теперь раненая находилась в больнице, грабитель – в бегах, а полицейский следователь Алексей Витальевич Ромашкин – в автомобильной пробке, плотно закупорившей дорогу к месту преступления века.

– На вот, газетку пока почитай, – попытался развлечь Алекса невозмутимый водитель служебной машины. – Криминальная хроника тут очень смешная.

– Потому что вся выдуманная, – буркнул следователь.

Он не любил бульварные газеты за вдохновенное вранье и беспардонное искажение фактов. Это было тем более обидно потому, что криминальными происшествиями и ходом их расследования только «желтые» издания и интересовались. Алекс уже и не надеялся когда-либо увидеть в прессе серьезный и честный материал о своей – и коллег по цеху – важной работе.

– Это что? – Он неохотно взял газету. – Фу, «Ясный день»!