Законник

— Великая Мать! Ты прозрела что-то… нехорошее?

Мысленно вздрагиваю от радости, повторяю про себя подготовленную фразу, и, решив, что готова, медленно поворачиваю голову направо:

— Да, мой эдилье… В ткани мира оборвалась нить… Сёстры Дейри слышали Слово… И подают знак…

— Знак? — Беглар Дзагай непонимающе смотрит мне в глаза. — Какой знак? И какое слово?

Я растягиваю губы в ледяной улыбке:

— Что может быть понятнее, чем дыхание смерти?

— Ничего… — равсар хмурится, тянется рукой к мечу… потом в его взгляде вспыхивает понимание, и он, развернувшись на месте, вглядывается в лицо едущего за ним Гваззы Итрая: — Он? Слово о нём, гюльджи-эри?

Я медленно киваю:

— О нём, мой эдилье…

Тур угрюмо сводит брови у переносицы, стискивает пальцы на рукояти меча и с вызовом смотрит на меня:

— Гвазза — мой лайназ.[68] И я не позволю кому бы то ни было взять его кровь…

В моих глазах появляется грусть:

— Ты — достойный сын своего отца, Беглар. Однако против меня и сестёр Дейри бессильны даже боги…

Жестикуляция привставшего на стременах горца и звуки команд, раздающиеся за моей спиной, заставляют меня усмехнуться:

— Твои воины способны на многое. Они прикроют твоего лайназа от меча и арбалетного болта. Защитят от броска снежного барса и укуса ядовитой змеи. Но разве кто-нибудь из них способен срастить оборванную нить его жизни?

— Н-нет… — выдыхает Тур. И, снова приподнявшись на стременах, с надеждой смотрит мне в глаза: — А ты, Великая Мать? Ты — можешь?

Я еле заметно киваю:

— Я — могу. Но не буду…

— Почему? — сжав руки в кулаки, спрашивает он. И, увидев, что я ухожу в себя, бледнеет: — Он… он просто старался меня защитить! Так, как предписывают адэты…[69]

…— Братья! Склоните головы перед Великой Матерью Виерой! — осадив коня, восклицает Равсарский Тур. — Гюльджи-эри нашего народа решила снизойти до своих сыновей и помочь нам сдержать слово, данное мною моему новому брату…

— Снизойти ДО ТЕБЯ, мой эдилье… — уточняю я. И холодно оглядываю ошарашенных горцев. — И помочь ТЕБЕ…

Беглар Дзагай вспыхивает, как десятилетний мальчишка, пойманный во время подглядывания за переодевающимися женщинами, и на мгновение теряется:

— Э-э-э… да! Великая Мать… обещала показать тропу через Ледяной Хребет…

Равсары растерянно молчат: согласно их адэтам, место женщины — у очага. А не в походе. Но Великая Мать Виера — это больше, чем хранительница очага или мать чьих-то детей. Она — гюльджи-эри, предводительница валькирий. А значит, имеет право брать в руки меч. И вести в бой…

Читать чувства, мелькающие на лицах воинов, просто. Даже очень: вон тот здоровяк, заросший густым чёрным волосом аж до самых глаз, верит. По-настоящему. И где-то в дебрях его спутанной бороды вот-вот появится улыбка: как же, Великая Мать Виера снизошла не к кому-то там, а к его вождю!

Рыжеволосый парень со шрамом на правом предплечье, судорожно вцепившийся в кинжал и уставившийся на тот берег, — ещё нет: раз за разом вспоминая картину моего появления в луче солнечного света, он пытается понять, может ли это быть обманом…

Двое за его спиной — растеряны: слово вождя — закон. Но я — женщина. Самая обыкновенная. И больше похожа на добычу.

Тем временем Равсарский Тур осторожно опускает меня на землю, потом спешивается сам, и, в два прыжка оказавшись рядом с породистой буланой кобылкой, ласково прикасается к её холке:

— Твоя лошадь, Великая Мать!