Законодатель. Том 1. От Саламина до Ареопага

– И зачем, непонятно, он пустословит, зря тратит время, вместо того, чтобы поскорее заняться настоящим мужским делом? Что за странность? – непонимающе спрашивали друг друга засомневавшиеся люди.

Наиболее непримиримые хулители злословили, будто бы сейчас чудной поэт сочиняет элегии, с помощью которых намерен брать Саламин. Вот-де, предрекали они, станет Солон под саламинскими крепостными стенами и начнёт умолять мегарян сдаться. Или же утомит и устыдит их своими стихами, а те, не выдержав, либо пленятся, либо помрут от тоски, а то и вовсе покончат с собой. Кое-кто, намекая на его купеческое прошлое, да и настоящее, утверждал, что было бы больше проку от Солона-торговца, нежели от Солона-стратега. Ведь ублажив мегарян оливковым маслом, а то и вином, он добьётся больших уступок.

Тщеславный Аристей, в довершение всем сплетням, распустил дурной слух о замыслах Солона, якобы вновь прикинуться сумасшедшим, с намерением восстановить «Закон Аристодора».

– А что же ему ещё остаётся делать? – с наигранным возмущением восклицал он. – Ведь легче восстановить закон, нежели вернуть Саламин.

Многие, многие недостойные людишки распространяли небылицы, чесали языками, изобличали, злословили:

Где ему? И это не так, и то не так, и зачем было поэта и торговца избирать стратегом. А может он и вправду скудоумный, безумный?

Чего только не усматривали в его действиях, о чём не болтали, как не осуждали, укоряли и не попрекали Солона. Каких гнусностей не измышляли. Воистину правым оказался старый Лисий, утверждая о порочной говорливости афинян, их неуёмном стремлении быть наставниками истины, о которой сами не ведают.

Солон, знавший собственную цену, в свою очередь, хладнокровно относился к слухам. Если быть точнее, то они даже радовали его.

«Ну и пусть злословят, – пусть измышляют и изобличают, распускают молву, авось и мегаряне успокоятся, да и остальные будут знать самую малость о подлинном положении дел. Чему быть – тому не миновать», – так думал он наедине с собой.

Между тем даже из злостных поклёпов он извлекал разумный смысл и пользу для себя:

«Говорите, надо напоить мегарян вином, – размышлял стратег, – что ж недурно, весьма недурно. Вино, насколько я знаю, они обожают».

Касательно самих приготовлений к войне, то они начались, как было сказано выше – с первого дня, с первого часа после наделения Солона полномочиями стратега. Об их ходе Солон не оповещал никого. Нет, о разных деталях он беседовал со многими, но о главном пока молчал.

Для себя, да и для афинян стратег поставил удивительные задачи:

во-первых, привлечь к походу небольшое количество великолепно подготовленных воинов;

во-вторых, осуществить операцию неожиданно, молниеносно и абсолютно непостижимым образом;

в-третьих, добиться победы с минимальными потерями, как с одной, так и с другой сторон. Ибо Солон очень высоко ценил человеческую жизнь. Он даже лелеял надежду захватить Саламин без потерь.

«Но такое вряд ли возможно», – с сожалением размышлял он. В основе успеха, прежде всего, предполагалась всесторонняя подготовка участников похода. И действительно, началась усердная невиданная и невидимая тренировка воинов, чёрная трудная работа. Время попусту не тратили. Никогда ранее афиняне не готовились воевать с такой тщательностью и таинственностью. Для похода было отобрано шестьсот человек. Из них триста безбородых, безусых двадцатилетних крепышей. В интересах дела Конон съездил в Олимпию и привёз оттуда двух лучших в Элладе учителей кулачного боя, которые подготовили не один десяток победителей Олимпийских игр. Заплатив им большие деньги, главнокомандующий, потребовал обучить в течение двух месяцев триста юношей и столько же взрослых воинов искусству кулачного боя.

Вначале учителя не соглашались, считая, что Солонову затею вряд ли можно так быстро осуществить, но видя фанатичный знтузиазм, одержимость афинян и, конечно же, не малые деньги, предложенные Солоном, они, не щадя ни себя, ни воинов, основательно взялись за дело. Главнокомандующий самостоятельно наблюдал за подготовкой. Он знал в этом толк, сам был великолепным атлетом. Не случайно побеждал на Истмийских играх. Стать бы ему, возможно, и знаменитым олимпиоником, да смерть отца в самый канун Олимпиады помешала его честолюбивым намерениям. Впрочем в то время сила и слава истмийского чемпиона не уступала силе и славе олимпийского победителя.

Отрадно было видеть, как к исходу второго месяца каждый из шестисот обучаемых достиг хорошего мастерства в кулачном бою.

Помимо кулачного боя избранных афинян обучали искусству рукопашного боя, подводного плавания, умению штурмовать крепостные стены, вести морской бой, сражаться в условиях ночи. Последнюю задачу Солон считал исключительно важной, ибо с ней был связан любой вариант операции.