Рейнс закусывает изнутри щеку и стягивает рот, как и каждый раз, когда не может быстро подобрать достойный ответ на неудобный вопрос. Я видела группу из пяти человек, которой он освещал нюансы грядущего задания. Дарий, Наира и трое широкоплечих парней, что одни из первых примкнули к оппозиционерам. Говорить о физической подготовке этих громил нечего, один тот факт, что они на тренировках никогда не борются в парах, чтобы нечаянно не убить условного соперника, говорит сам за себя.
– Я повторюсь, Ливия. ― И снова это протяжное полное имя с его уст. ― Это приказ. Мы не обсуждаем его.
– Избавь меня от глупых улыбок перед похотливым патрульным. Разве не для этого я впахивала до обмороков в зале? ― требовательно поднимаю бровь.
Вставляю оружие в кобуру – заряд синий.
– Время, командир Рейнс. ― Указываю на часы у него на руке. ― Мы идем или как?
Тяжелыми шагами я обгоняю его. Выхожу из спальни. Мы идем по узкому слабо освещенному неонами коридору. Он послушно плетется сзади, а я не могу снять самодовольную улыбку с лица. Когда я говорю с ним в его же тоне, он не может со мной совладать и сдается. Эти маленькие победы над строгим Рейнсом тешат моё самолюбие. Я даже немного задираю нос. Интересно, он сдается потому что принимает мою правоту, или просто не хочет спорить, чтобы не дискредитировать себя перед остальными? Знает ведь, что я не буду молчать. Иногда меня проще вырубить, чем закрыть мне рот. Или есть что-то еще, что заставляет его уступать?
– Мне нравится язык твоего тела, когда мнишь себе призрачные победы надо мной…
Даже спиной я чувствую ухмылку на его лице. Морщу лоб. Что значит «мнишь призрачные победы»?
– Шагая, ты по-особенному делаешь упор на носок. Точно маленькая птичка, что готовится оторваться от земли перед полетом.
Бросаю со спины гневный взгляд. Он растягивается в самодовольной, но в то же время умиленной улыбке.
– Моя птичка.
Он шлепает меня в шутку, и я уже не могу держать напускную строгость. В ответ шлепаю его по плечу, наказывая за неуместные заигрывания. Перехватив мою руку, он резко прижимает меня к холодной стене.
Мы одни, в узком, мрачном коридоре. На мгновение у меня перенимает дух. Кровь приливает к щекам, я забыла, как дышать. Он прижимает меня коленом. Я такая маленькая рядом с ним, что действительно похожу на птичку. Удостоверившись, что эта поза гарантирует мою смиренность, он шепчет:
– Еще раз проигнорируешь мой приказ… Будешь иметь дело со мной.
Его голос игривый, а в глазах горит огонь. Он наверняка помнит, что однажды я уже слышала эти слова и специально таким двусмысленным способом напоминает, что пусть я теперь имею некую власть над ним, последнее слово всё равно не за мной.
Почему, когда он так близко я отвлекаюсь от всего на свете? Сумасшедшая химия… Она дает взрывную реакцию каждый раз, стоит расстоянию между нами сократиться до нуля.
Я смотрю ему в глаза и немного запрокидываю голову назад. Теперь, когда наши губы так близко мы оба забываем, о чем был спор. Он целует меня так, что я сама не замечаю, как мои руки уже скользят по крепкому телу, и приникаю к его груди.
Ну как? Как может в одном человеке совмещаться столько грубости и нежности одновременно? Мне хочется думать, что я единственна на планете, кому он показывает свое истинное лицо. И верить, что истинное лицо – это ранимый парень с нежными руками и чуткими губами.
Глава 8
Мы поднимаемся на поверхность в секторе бедняков. Когда-то, именно здесь на развалинах были построены несколько масштабных заводов: по сбору электроники и фармацевтический. Решение сосредоточить производство рядом с единственными (хочу заметить, очень скупыми) полями, фермой и шахтой, было принято основываясь на том, что место для «рабов» должно быть подальше от центра, где лучшие из людей довольствуются компанией друг друга и красотами современных построек. Другими словами, бедняков вытеснили на окраины, дали им зеленый свет обживать непригодные для жизни развалины.
Жители Криоса тогда еще не знали, что те, кому не хватит рабочих мест на фермах и заводах – неприкаянные – найдут себе пристанище в неотстроенных центральных кварталах. Так что по сути им сейчас приходится мириться с соседством не работяг, а самых настоящих бродяг. Кстати они по первому зову прибежали к Ирис. А еще полоумные богатенькие девицы, что повелись на болтовню о правах женщин, обнадеженные освобождением от требования рожать детей.
Здешние жители всё ещё в замешательстве: с одной стороны сказочки Ирис вселяют надежду на перемены к лучшему, а с другой стороны – избавиться от чипа, значит лишить себя тех малых крох стабильности, что есть на данный момент. Промышленность по-прежнему принадлежит действующей власти. Нет чипа – нет пропуска на работу, нет оплаты труда, нет права занимать жилище.