Законы границы

Это было первое, что я сообщил Каньясу в день нашей встречи, после того как мы пожали друг другу руки и я предложил ему присесть на диван в моем кабинете. Затем я сказал ему, что пригласил его на встречу, чтобы поделиться имевшейся в моем распоряжении информацией, поскольку это было в наших общих интересах и могло облегчить нам работу. Каньяс слушал внимательно, и его глаза заинтересованно смотрели на меня через стекла очков. Он сидел, откинувшись на спинку дивана, широко расставив ноги и держа, пред собой руки со сцепленными пальцами. Как всегда, выглядел безупречно: в белой рубашке, синем костюме-тройке и начищенных до блеска туфлях. Когда я замолчал, Каньяс приподнял брови, расцепил и снова сцепил свои пальцы, словно призывая меня продолжить говорить. И я продолжил. Сообщил ему, что Гамальо был героиновым наркоманом и ВИЧ-положительным. Это, очевидно, уже было известно Каньясу, потому что он не выказал удивления. Затем я принялся объяснять, что имелась еще одна проблема: Гамальо не осознавал вреда, наносимого ему героином, и считал, что держит под контролем свое увлечение наркотиками. В действительности наркотики полностью властвовали над ним. Он был не способен признать свою зависимость болезнью, а если и признавал, то делал это притворно, чтобы извлечь определенную выгоду. Однако до тех пор, пока Гамальо был не в состоянии взглянуть правде в глаза, победить его проблему было невозможно. В тюрьме «Куатре Камине» удалось добиться, чтобы он впервые прошел заместительную метадоновую терапию. И еще, в том разговоре с Каньясом я охарактеризовал Гамальо как самого прожженного сидельца из всех, кого мне доводилось знать в жизни.

— Самого прожженного?

— Все исправительные учреждения разные, но в то же время похожи друг на друга. Гамальо провел в заключении более половины своей жизни, ему были известны все или почти все испанские тюрьмы, и он, как никто другой, знал хитрости тюремной жизни и умел использовать их для своей выгоды. За решеткой ему все было нипочем, он чувствовал себя там королем. Вот это и означает «прожженный сиделец». Разумеется, Гамальо полагал, что в этом состояла его сила, но не понимал, что в этом же заключалась и слабость. В любом случае выводы, сделанные нашими специалистами, были более чем ясным, и я изложил их адвокату: Гамальо характеризовали как личность, склонную манипулировать окружающими, с абсолютным неприятием труда и манией преследования. Как сказал один из наших психологов, для человека, страдающего этой проблемой, хуже всего, если его действительно преследуют. Кроме того, в отчете говорилось о его виктимизме и склонности винить в бедах других, а также о неспособности Гамальо расстаться с легендой о своей преступной юности и научиться жить, оставив ее в прошлом.

Такова наиболее существенная часть заключения о Гамальо. В остальном это были сведения о его семье, детстве и юности, о преступном и тюремном пути, а также о попытках исправления. Я показал отчет Каньясу и дал ему возможность пролистать его, а сам тем временем продолжил: «Видите ли, тридцать пять лет я работаю с заключенными и знаю самые сложные тюрьмы Испании. Полагаю, вы понимаете, что это редкий случай, потому что работа начальника тюрьмы тяжелая, и мало кто способен выдержать здесь три десятка лет, к тому же это государственная должность, и я пережил на ней смену диктатуры демократией, одной партии другой и центрального правительства автономным. Рассказываю вам это не для того, чтобы похвастаться, я просто хочу, чтобы вы понимали: я знаю, о чем говорю». Я сделал паузу и продолжил: «Наверное, вы задаетесь вопросом, что я узнал за столько лет, проведенных среди заключенных? Самое главное, что мне открылось простая истина: есть заключенные, которые могут жить на свободе, и те, кто не может. Есть заключенные, способные адаптироваться к нормальной жизни, и те, кто не способен на это. Должен заметить, те, кто способен, составляют ничтожное меньшинство. К сожалению, Гамальо не входит в их число».