Законы границы

Однако моя уверенность оказалась ошибочной. Выслушав все мои объяснения, Каньяс спросил: «Для чего вы мне это рассказали?» Он отложил скрепленные листы заключения о Гамальо и подвинулся на край дивана, опершись локтями о колени и продолжая держать руки сцепленными в «замок». «Я вам уже говорил, — ответил я. — Мне кажется, я обязан был это сделать. Кроме того, думаю, раз уж нам предстоит вместе работать над данным делом, будет лучше, если я сразу раскрою перед вами все карты и мы сумеем прийти к соглашению». «Понятно», — пробормотал адвокат. Однако он не спросил, к какому соглашению нам нужно прийти, и его дальнейшие слова заставили меня сделать вывод, что он так ничего и не понял. «Скажите, пожалуйста, господин директор, — произнес Каньяс, — сколько раз мы с вами встречались у вас в кабинете, чтобы поговорить о ком-нибудь из моих клиентов?» Мне сразу стало понятно, что он имел в виду, но я не стал уклоняться от вопроса. «Ни разу, — признал я и добавил: — Тогда я не видел в этом необходимости. А сейчас вижу. Кстати, с некоторыми из ваших коллег у меня прежде тоже возникали подобные беседы». Это последнее было чистой правдой, но Каньяс кивнул и усмехнулся. «Что ж, со мной это в первый раз, — произнес он. — Хотя я вот уже почти пятнадцать лет каждую неделю появляюсь в тюрьме. Так что это может означать только одно, не правда ли?» И Каньяс сам ответил на свой вопрос: «Это значит, что Гамальо не является обычным заключенным». Адвокат сделал паузу, расцепил пальцы и, подняв локти с колен, распрямился, чтобы посмотреть мне в лицо. «Послушайте, господин директор, — продолжил он. — Я благодарен вам за то, что пригласили меня сюда, и особенно благодарен за откровенность. Позвольте же мне тоже быть с вами откровенным. Нравится вам или нет, но Гамальо — особый заключенный, и совершенно естественно, чтобы к нему было особое отношение. Однако эта его особость вовсе не означает, что он не способен к социальной реабилитации. Напротив, Гамальо является исключительным в том числе и потому, что принадлежит к упомянутому вами ничтожному меньшинству: он уже внутренне реабилитировался и не должен больше находиться в тюрьме. Такова реальность. Правда, нам будет трудно прийти к соглашению по данному вопросу. Но это не имеет значения. Главное, что ваше начальство думает так же, как я, и вам придется выполнять его распоряжения. Я очень рад этому: еще раз повторю, я считаю, что Гамальо уже погасил свой долг перед обществом и готов к тому, чтобы выйти на свободу. Я же, в свою очередь, сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло как можно скорее».

Вот что сказал мне тогда Каньяс. И — еще раз замечу — его слова удивили меня. Это была речь не рационального и благоразумно циничного адвоката, а человека, находившегося во власти мифа о Сарко и верившего в него. Или. напротив, беспринципного ловкача, желавшего заставить меня поверить в то, во что сам он не верил, и жаждавшего нажиться на славе Сарко и произвести медийный фурор, вытащив его из тюрьмы.

— Насколько я понимаю, в то время вы даже не подозревали об отношениях, связывавших Гамальо и Каньяса?

— Разумеется, нет. Я знал, что в юности Гамальо жил в Жироне и у него были здесь родственники. То, что Каньяс некогда состоял в банде Сарко, я узнал намного позднее. После того разговора с адвокатом я понял, что он прав: поскольку вышестоящие чиновники поддерживали это дело, я был связан по рукам и ногам и мог лишь продолжать заниматься тем же, чем уже занимался, то есть работать над социальной реабилитацией Гамальо, не веря в то, что для него это возможно. Кроме того, мне стало ясно, что я дал маху с Каньясом и мы ни о чем не могли с ним договориться, поэтому лучше было оставить все так, как было. В тот день я постарался поскорее завершить нашу встречу, заявив, что, возможно, я ошибался и у меня не было другого выхода, кроме как исполнять распоряжения вышестоящих инстанций. На прощание сказал Каньясу, что он может на меня рассчитывать, если ему что-нибудь потребуется, и адвокат поблагодарил меня со своим неизменным видом победителя.

— Вы действительно были убеждены тогда, что Каньяс ошибался?

— Да.

5