Законы отцов наших

Кратцус повернулся в кресле на сто восемьдесят градусов и теперь смотрит прямо на меня. Он слишком дороден и неуклюж, поворот вышел отнюдь не легким и непринужденным. Форменная куртка топорщится пузырями на животе, на макушке торчат в разные стороны непослушные волосы. Судя по всему, он намеревается обратиться ко мне напрямую. Так оно и происходит. Несмотря на возражение защиты, Кратцус продолжает объяснять теперь уже мне:

— Мне часто приходится это делать, судья. Обстоятельства бывают самые разные. Одинокие старые леди, умершие в своих постелях. Самоубийства. Автомобильные катастрофы. И люди реагируют по-разному. Я первый, кто сообщает им об этом. Но тут что-то было не так.

— Сержант, — обращаюсь я к нему, — пожалуйста, ограничьтесь описанием внешнего поведения. Что он сказал, что сделал? Как он выглядел?

— Знаете, судья, меня поразил его остекленевший взгляд. И еще у него отвисла нижняя челюсть. Потом он пытается что-то сказать и не может. Наконец он берет себя в руки. Садится на диван и говорит: «Но ведь туда должен был поехать мой отец». Вроде как объясняет что-то. И все. А секунд через десять внезапно начинает плакать.

Руди опять берет нити управления в свои руки.

— А что было после того, как подсудимый заявил: «Но ведь туда должен был поехать мой отец»? Ваш разговор с ним продолжился, сержант?

Удачный вопрос со стороны обвинения, позволяющий довести до логического завершения допрос свидетеля в соответствии с намеченной линией.

— Да, продолжился. Мы объяснили подсудимому, где будут находиться останки его матери и каков порядок востребования. Потом мы дали ему карточку с номером телефона полицейского патологоанатома. Он был сильно потрясен случившимся, и поэтому мы вскоре ушли.

— Каковы были ваши дальнейшие действия после разговора с подсудимым?

— Вернувшись к себе в кабинет, я оставил сообщение для Монтегю по голосовой почте, что мне нужно срочно переговорить с ним относительно того дела, которое он расследует.

— А какова же ваша обычная практика? У вас часто возникает потребность в беседе с детективом, ведущим дознание по делу?

— Возражаю, — опять говорит Хоби усталым голосом.

Он даже не потрудился встать. Немой язык тела означает, что обвинение допустило очередной ляпсус. Обычно возражения Хоби всегда по существу и делаются в нужный момент, и к этому времени у меня уже выработался рефлекс на его правоту. Однако теперь я понимаю, что он пытается перехитрить меня.

— Нет, я хочу выслушать ответ на этот вопрос.

— Обычно мы не испытываем такой необходимости, — отвечает Кратцус. — Знаете, конечно, бывают случаи, когда я оставляю сообщение типа: мы сделали то, о чем вы просили, и я пришлю вам пятерку. — Пятерка — полицейский рапорт, получивший такое название в те дни, когда отчеты печатали на машинках в пяти экземплярах через копирку. — Однако по большей части нам вовсе не требуется связываться с ними, чтобы отчитаться о выполненном поручении.

— Значит, ваш звонок лейтенанту был мотивирован?

— Судья! — Хоби уже не требует, он умоляет.

— Протест удовлетворяется.

Однако цель достигнута. Каковы бы ни были профессиональные качества Кратцуса, чутье не подвело его. Парень вел себя неадекватно, и у Кратцуса, пусть это и не входило в его обязанности, все же зародились сомнения. Он подумал, что Монтегю стоит послать детектива к Нилу с заданием выяснить, что тот имел в виду, сказав, что там должен оказаться его отец.

Руди садится. Кивком я даю Хоби понять, что он может начинать перекрестный допрос.

— Всего несколько вопросов, — как бы успокаивая, произносит он.

На поверку оказывается, что их гораздо больше, однако защите не удается извлечь из этого допроса никакой выгоды. Кратцус признает, что люди реагируют по-всякому, когда им сообщают о смерти близких, и не всегда их поведение при этом укладывается в рамки обычных понятий. Он говорит, что ему пришлось повидать уйму странных реакций. А Хоби пытается свести к минимуму значение вопроса Руди о времени визита, наводившего на мысль, что Нил опаздывал на работу, потому что, очевидно, ждал дома звонка. Хоби говорит, что его подзащитный включил магнитолу на полную мощность, однако зачем бы он стал это делать, если бы ждал звонка, который при такой громкой музыке услышать очень трудно?

— И вы утверждаете, что вас не посылают разговаривать с подозреваемыми, не так ли?

— Как, правило, нет.

— А с кем собирался поговорить Монтегю?

— С отцом, — отвечает Кратцус. Поняв, куда клонит защитник, он добавляет: — Ведь Джун Эдгар приехала на его машине. Он должен был узнать, что она там делала.

— Хорошо, — говорит Хоби, не желая вдаваться в подробности.

Еще несколько вопросов, и он заканчивает допрос. Весьма показательно, что он не ставит под сомнение память Кратцуса и, следовательно, точность его показаний. Это означает, что Кратцус составил рапорт в тот же день и что его напарник Эддисон в случае необходимости даст идентичные показания. Кратцус важно, с достоинством шествует к выходу, но по пути останавливается у стола обвинения, чтобы выслушать похвалу в свой адрес. Он действительно оказался на высоте.