Молоденькая итальянка из Саут-Энда, которую звали Дибелла, имела самое смутное представление о том, где находится Университетский бульвар. У нее было продолговатое лицо и прямые, темные волосы. Очень симпатичная. Невольно напрашивалось предположение, что она приехала сюда, чтобы попытать счастья в каком-нибудь шоу, однако вместо этого пришлось довольствоваться скучной работой в третьеразрядной фирме.
— Черт возьми! — произнес Майкл, плюхаясь на сиденье автомобиля. Я включил передачу и тронулся с места. — Черт возьми! А вдруг кому-нибудь взбредет в голову навести у меня еще справки?
Я попытался предугадать вопросы, которые могут задать ему, когда он предъявит мое водительское удостоверение кассиру казино. Нет, он не тот Вейсман. Просто однофамилец. Заехал сюда на денек попытать счастья в очко. Я рассказал ему кое-что о нашей школе, чтобы у него было хоть какое-то представление о нравах и обычаях состоятельных людей, о детях интеллектуалов и о черных подростках, которые в мои дни хотели одного — не быть изгоями.
Мы совершили короткую прогулку по Парадизу, а затем поехали в южном направлении по дороге, идущей вдоль Лас-Вегасского бульвара. Проспект с обеих сторон был застроен зданиями в экзотическом архитектурном стиле — в форме параболоидов и конусов. Расположенные перед ними ослепительно яркие неоновые рекламы с названиями отелей хвалились именами остановившихся в них знаменитостей. Город почтили своим присутствием Пол Анка и Вик Деймон, певцы, чьи гомогенизированные американские голоса вызывали у меня отвращение своей приторной слащавостью, как и музыка, которую я воспринимал как вражеский гимн. Проспект пестрел изображениями обнаженных французских красоток. Этот упадок нравов, с моей точки зрения, производил менее удручающее впечатление.
Мы проехали мимо «Римской монеты», чтобы составить о ней представление. Это было сооружение величиной со стадион средних размеров, огромное железобетонное здание с вогнутой крышей, издали напоминавшее гуся с огромными крыльями. Оно стояло в стороне от дороги, а перед ним раскинулась красивая лужайка с густой и сочной бермудской травой. Должно быть, непросто было вырастить ее здесь, посреди выжженной солнцем мертвой пустыни, подумал я. Среди завсегдатаев заведения была, разумеется, и своя знаменитость — Джерри Вейл, о чем горделиво извещали четырехфутовые неоновые буквы. В соответствии с инструкцией я высадил Майкла за полквартала от казино, чтобы сбить со следа агентов ФБР. Мой спутник выглядел достаточно спокойным и собранным. Я до сих пор не мог понять, как Джун удалось уговорить его принять участие в этой авантюре. Однако поведение Майкла говорило о том, что он хорошо представлял себе весь риск.
— Говорю тебе в последний раз, — сказал я ему. — Подумай, стоит ли тебе рисковать ради меня?
В ответ Майкл пожал плечами все с тем же стоическим безразличием, как и когда я задал ему этот же вопрос в самолете. Он был не в силах противостоять влиянию Джун. На нем были джинсы и желтая шерстяная рубашка с перламутровыми кнопками, воротник которой был не виден сзади из-за длинных светло-русых волос. Здесь, в пустыне, Майкл выглядел более естественно, чем в Дэмоне, где он жил на краю вулкана. Он пристально посмотрел на меня в машине, взятой напрокат. Как обычно, речь давалась ему с трудом. Нам досталась шикарная машина, «шевроле», в пять раз больше моего «фольксвагена». У меня было такое чувство, словно я веду танк.
— Я думаю, — сказал он наконец, — я думаю, что и ты сделал бы это ради меня, если бы мы поменялись местами.
Это была клятва.
Майкл клялся в дружбе, хотя я вовсе не был уверен в том, что наши отношения подходили под такое определение. Я ничего не сказал в ответ, и он вышел из машины, захлопнул дверь и широкими шагами направился навстречу своей судьбе по широкой дорожке, которая вела к отелю.
Я проехал мимо него и въехал в «Римскую монету» по круговой дорожке, за швейцарами и коридорными в красных жилетах и с галстукам и бабочками, и, следуя указателям, обогнул здание и оказался на заднем дворе, залитом асфальтом и превращенном в огромную стоянку. Меня трясло от страха. Я должен это сделать, сказал я себе. Это испытание на смелость: я должен доказать, что не хочу попасть во Вьетнам вовсе не из трусости. Я должен знать, что могу заставить себя сделать все. Эта идея, которая только что приняла в моем сознании окончательную форму, целый день крутилась, подобно рекламному ролику, среди других мыслей. Побрякивая ключами от машины, я прошел через задние двери в огромный холл.